Усадив майора на стул, спросил:
— Голодный?
— Нет, я уже поел. Хотел привести себя в порядок, а начальник штаба говорит, иди покажись командиру, какой ты есть, — вставая, проговорил Вихорев.
— Сиди! Сиди и рассказывай, — заставил я его снова сесть.
— Товарищ подполковник! Разрешите доложить! Не уберег я корабль, — снова вскочил со стула майор.
— Да успокойтесь вы, — перебиваясь с «вы» на «ты» я насильно посадил Вихорева обратно на стул. — Корабль потерян в бою, его не вернешь… Зато людей сберегли. Ведь экипаж ваш вернулся. Это дороже любого корабля. Рассказывайте все, как было.
Наконец немного успокоившись, майор начал обстоятельно рассказывать.
Рассказ Вихорева
— Взлетел я, сами видели, точно вдоль левой кромки бетонной полосы, как по ниточке. Настроение хорошее: вчера приехала жена, а такое редкое счастье выпадает на долю далеко не каждому. Война ведь. Лечу себе и думаю, как бы перехитрить вражеские зенитки и прожектора. Уж очень много расставил их чертов фриц вокруг Орла.
Подходя к цели вижу, что там кто-то уже крушит находившиеся на путях эшелоны и паровозы, а вокруг, как языки гигантских хамелеонов, тянутся вверх лучи прожекторов. Поймали в вышине корабль и набросились на него скопом. Через несколько секунд вокруг самолета засверкали разрывы зенитных снарядов. Разве мыслимо потерять такой корабль? Смотрю, огоньки-то из глушителей ярковаты, того и гляди, истребители прицепятся.
— Внимательней за воздухом! — командую стрелкам.
— Есть внимательней!
— Товарищ майор, захожу на цель. Двадцать градусов влево, — слышу голос штурмана, капитана В. М. Алексеева.
Корабль стал на боевой курс. Через пару секунд открылись бомболюки. Несколько раз дернулся корабль кверху: полетела бомбы. В тот самый момент, когда Алексеев доложил, что бомбы сброшены, нас ослепило ярким светом. Приказал закрыть люки и на полном газу, с разворотом и снижением выскочил из луча прожектора. Кругом сверкали разрывы зениток. Весь этот фейерверк оставался теперь левее и сзади. Довернув еще немного правее, взял курс на восток. Через несколько минут корабль снова попал в луч мощного прожектора. Разрывов кругом не было. Спокойно ведя корабль, спрашиваю второго летчика:
— Товарищ Бобов, что нужно сделать для того, чтобы уйти от прожекторов?
— Увеличить скорость, — так же спокойно, как у классной доски, ответил тот.
Я энергично повернул штурвал вправо и, когда самолет накренился градусов на сорок-сорок пять, резко толкнул левую педаль. Луч прожектора сразу отскочил влево.
— Видели? Вот так надо выходить.
Не успел я договорить фразу, как в правой плоскости раздался глухой взрыв, и тут же полыхнуло пламя.
«Снаряд», — думаю, — эх, еще бы хоть минут пять-шесть. Ведь вот-вот и линия фронта…»
Встречный поток воздуха, как меха в кузнице, раздувал пожар в правом крыле. Горящая плоскость, обливаемая еще и бензином с поврежденного бензопровода, оставляла за собой хвост искр и черного дыма. Листы обшивки горели, сворачиваясь, как береста на жару. Взрыв в плоскости выбросил в кабину удушливый дым и языки огня.
— Прыгать, всем прыгать на парашютах! — дал я команду, задыхаясь от смрада и дыма. — Прыгать, немедленно прыгать всем! — повторил еще раз и взглянул вниз. Там было полно дыму и огня. Языки пламени добирались уже до моих унтов. «Эх, дотянуть бы…» Но корабль резко повалился на нос и вправо. Ну, — думаю, — все! И сам тоже выбросился наружу. Вслед за мной в открытый фонарь метнулись языки огня.
Падаю, захлебываюсь воздухом. Высоты много, не спеша сосчитал до двадцати, дернул за кольцо. Тотчас же меня тряхнуло. Все в порядке. Кругом стояла могильная тишина. То справа, то слева усиленно рыскали лучи прожекторов. Где-то далеко то с одной, то с другой стороны сверкали на темном фоне ночного неба яркие вспышки разрывов. Я понял, что это наверняка цель, а с разных сторон она видится лишь потому, что я сам вращаюсь вместе с парашютом. Очутился спиной к прожекторам, перед глазами возник яркий клубок пламени. Он разлетелся на большие и маленькие огоньки, которые продолжали гореть еще и на земле. Это был, наварное, мой самолет. После этой яркой вспышки глаза уже ничего не различали. Землю увидел вовремя, подтянулся и подогнув ноги, повалился на вспаханное поле.
Услышал редкие выстрелы откуда-то справа. Изредка там же короткими очередями строчил пулемет или автомат. Прямо впереди шелестела высокая стена неубранной ржи. Хотел было укрыться во ржи, но тут где-то сверху, над самой головой услышал слабый стой. Смотрю — почти прямо надо мной белеет купол спускающегося парашюта.
«Это кто-то из моих», — подумал я и двинулся к предполагаемому месту спуска.
Приземлившийся со стоном повалился на землю.
— Кто здесь? — спросил я, стараясь освободить лежавшего от накрывшего его купола парашюта.
— Алексеев, — выдохнул парашютист.
— Что с тобой? Это я, Вихорев!
— Я ранен, в ногу. Не могу двигаться… и спина… — проговорил с трудом штурман, а затем, застонав тихо, добавил:
— Ты иди…
— Ну да! Так я и побежал, — рассердился я. Снял с него унты, комбинезон и перевязал кровоточащую рану на бедре. Затем нашел небольшую уже запекшуюся ранку на спине слева от позвоночника. Потом перетащил его в рожь.
— Полежи пока тут, я посмотрю, что кругом делается
Слева был небольшой перелесок, стрельба все усиливалась. В трескотню автоматных и пулеметных очередей то и дело врывался противный вой пролетающих мин. Издалека, с востока, доносились раскаты орудийных залпов. Подойдя вдоль ржи к перелеску, услышал знакомый звук. Где-то недалеко приглушенно работали моторы. Подобрался поближе и увидел группу танков с белыми крестами по бокам башен. На нескольких из них уже работали моторы, у других суетились и кричали по-немецки танкисты. По всему было видно, что танки собираются покинуть лесок. Вскоре один из них двинулся вперед, за ним второй, третий… Они шли так близко, что ясно видел даже выражение лиц высунувшихся из люка фрицев.
Я обрадовался, видя, что танки уходят назад, туда, где не было даже признаков боя. После ухода танков вышел к опушке перелеска. Равнина, прорезанная местами балочками и овражками, покрытая разбросанным кустарником, превратилась в поле боя. Кругом то и дело рвались мины и снаряды, выбрасывая веером фонтаны земли и огня. Среди кустов, и разрывов метались, отстреливаясь и петляя как зайцы, удиравшие фрицы. За валом разрывов, вплотную прижимаясь к нему, двигались то короткими перебежками, то по-пластунски ползком, наши автоматчики. Я видел, как до десятка фашистов скатились в овражек и открыли по нашим огонь из автоматов. В ту же секунду в овраг грохнула мина. Из оврага, окутанного дымом, выползали только двое. Туда им и дорога!
Но тут я забеспокоился, как бы эти чертовы фрицы не выбрали себе местечко для укрытия в том лесочке, где я сам притаился. Но им было уже не до леса. Они спешили напрямик к небольшой деревушке, видневшейся на пригорке. Оттуда гавкали пушки и строчили через головы своих отступавших солдат несколько пулеметов.
Зато цепь наступавших своим правым флангом двигалась прямехонько на мой «наблюдательный пункт».
Первый из автоматчиков, завидев меня, гаркнул:
— Хенде хох!
— Чего орешь, не видишь что ли, что свои…
— Какие такие свои? — не унимался тот. — Эй, взводный, тут какой-то «свой».
Подошел взводный и, расспросив меня, послал вместе с одним из солдат к месту, где лежал Алексеев.
— Если там лежит раненый, по документам капитан Алексеев, догонишь нас. А майор сам управится, — наставлял молоденький младший лейтенант солдата и поспешил вслед своему взводу.
Алексеев лежал там, >где я его оставил. Он дышал часто и тяжело. Я достал из нагрудного кармана его удостоверение.
— Не надо, — махнул рукой солдат, — Идите вот туда, — показал он направление автоматом. — Там лошадь найдете, — и побежал догонять своих.
Я достал подводу и повез Алексеева в медпункт. Там его положили на стол и тут же начали оперировать. А сам добрался на попутных сюда, на аэродром.
— А истребителей противника никто из вас не видел? — спросил я, когда рассказчик умолк.