В Дедовичи я зайти не отважился. Там наверняка могли быть фашисты, обошел его стороной и, снова выйдя на дорогу, дошел до небольшой деревни. Без особого труда нашел хату с зелеными ставнями, прошел во двор и постучал в двери.
Открыла совсем еще молодая женщина.
— Тетя Вера дома? — спросил я.
— А кто вас послал?
— Дядя Андрей… — ответил я.
— Заходите, — сказала она и, пропустив меня вперед, закрыла дверь на крючок.
— Я — Вера. Что вам нужно? — огорошила она меня. Вот так тетя! Лет двадцать ей или чуть побольше.
— Помогите мне дойти до партизан, — сразу же попросил я.
— А почему вы думаете, что я это смогу сделать?
— Дядя Андрей говорил, что вы может быть знаете…
— Может быть знаю, а может быть и нет… Вы кто? — спросила она и посмотрела на меня в упор.
— Я… русский.
— Русские тоже разные бывают… И такие, кто любого замедный грош продать могут…
— За кого вы меня принимаете? — обиделся я.
— Не обижайтесь. Мы тут уже всяких навидались, — сказала Вера. — Пойдемте со мной, я провожу вас.
Прошли мы с ней почти всю деревню. Не дойдя до околицы, свернули в боковую улочку и огородами вышли к задней двери небольшого домика. Вера стукнула два раза. Дверь открылась, и на пороге показался широкоплечий крепыш с обвислыми усами.
— Дела ищет, — только и сказала Вера и тут же пошла обратно.
— Проходите, — пригласил меня усатый, уступив дорогу. Запер дверь на задвижку и пошел впереди. Пройдя темное помещение, вошли во второе, окна которого выходили на улочку.
Пододвинув табуретку, хозяин пригласил меня сесть, а сам задернул занавески, зажег керосиновую лампу и, усевшись за стол, стал рыться в ящике стола. Вынул оттуда лист и начал громко читать:
— Командир корабля Шамрай, из третьей эскадрильи 890-гоавиационного полка тяжелых бомбардировщиков 45-й дивизии Авиации дальнего действия, стартовал 20 августа и потом был сбит зенитным огнем над железнодорожным узлом…
С каждым произносимым им словом во мне нарастала тревога. Кто этот человек? Друг или враг? Откуда он знает обо мне такие подробности? Для чего читает их мне? Раздумывать было некогда и я решился на единственное возможное — сбежать. Быстро сунул руку за пазуху, за пистолетом, но вытащить оружие не успел. Хозяин дома оказался проворнее, и я увидел в его руках нацеленный мне в грудь наган. «Теперь конец, — мелькнула мысль, — стоит мне пошевельнуться и все…»
— Спокойнее, капитан, не надо торопиться, — заговорил он. — Уберите руку, так будет лучше.
Я вытащил руку. Усатый положил свое оружие на стол. Мне показалось странным, почему он не отобрал у меня пистолет?
— Так вот, капитан, — продолжал он спокойно. — Весь ваш экипаж попал в лапы немцев, только вы и еще двое на воле. Правильно я говорю?
— Раз вам все известно, зачем же еще меня спрашивать? А сами вы кто? — спросил я в свою очередь.
— Я? Я тут староста, волостной. Ну, дядей Ваней еще кличут.
Это было сказано таким дружелюбным тоном, будто идет беседа в мирные дни с хорошим знакомым. И пистолет у меня он оставил… Я уже хотел было спросить о судьбе попавших в плен, когда с улицы послышался громкий разговор и тяжелые шаги по дощатому крыльцу.
Староста мигом вскочил на ноги и открывая люк в подполье, скомандовал:
— Живо! Давай сюда!
Я едва успел встать, как он схватил меня и столкнул вниз. Падая, больно ударился о что-то плечом и оцарапал щеку. Стараясь не шуметь, устроился поудобнее и стал вслушиваться в разговор над головой.
— Хайль Гитлер, — услышал я дребезжащий голос, — зи геррист псковски комендатур. Ты организирт ему не мала цванциг скотина. Жирный скотина. Ты понимайт?
— Все понял, герр группенфюрер. Но я обязан вам доложить, что поблизости появились опять партизаны. Может быть можно немного подождать, пока они уйдут? А то, неровен час, заберут они всю нашу скотину, — докладывал староста почтительным голосом.
— Что ты понимайт? Ничего ты не понимайт? Храбрый дейчесолдатен очистит все этот бандит в двадцать четыре часа, — повысил фашист голос, а мне думалось, что раскричался он от страха перед партизанами.
— Как прикажете, — согласился староста, — мой долг вас предупредить.
— Завтра вечером будет здесь ейнундцванциг скотина. Все остальное делает мой храбрый дейче солдат.
Голоса умолкли, скрипнула дверь. Вскоре я услышал опять над головой шаги, люк открылся:
— Вылезайте, товарищ Шамрай.
Я не поверил своим ушам! «Товарищ…» Выбрался наверх. Стою. Молчу. Жду, что будет дальше. Заметив на моем лице кровь, староста достал из настенного шкафчика армейский индивидуальный пакет и наложил повязку.
— До свадьбы заживет, — улыбнулся он мне, — была бы голова на плечах… А ведь в такое время ее очень легко потерять… Ну, что ж, придется вам тут переждать день-другой. Лучше места, чем этот подвал, я вам предложить не могу. Там и солома есть, можно будет поспать.
Я поверил, что это наш человек и фашистам меня выдавать не собирается. Поможет добраться и до партизан.
— Но… кто же вы в самом деле? — не утерпел я.
— Староста. Я же сказал. А впрочем, любопытствовать сейчас не следует. Много захочешь знать — дорого можешь поплатиться…
Накормив меня, дядя Ва, ня снял с гвоздя старую овчинную шубу.
— Вот, возьмите и залезайте в подпол. Надо поспать. Набирайтесь сил, они вам еще пригодятся. Ох, как пригодятся!
Я последовал его совету и вскоре уже храпел на шуршащей соломе.
Пока я спал, комендант организовал уже с раннего утра прочесывание придорожных кустарников и леса.
Дядя Ваяя крутил не переставая ручку старомодного, привернутого к стене телефона. Передавал распоряжения всем деревенским старостам, чтобы к вечеру из каждой деревни по одной (а где и по две) телке и корове были доставлены к нему, в волостной центр.
— Телки чтоб были годовалые, а коровы — жирные, — наказывал он.
Телефонная трескотня разбудила меня, и я полез наверх. Только успел приоткрыть люк и высунуть голову, как в заднюю дверь постучали. Староста, отодвинув задвижку, приоткрыл дверь, и я увидел вчерашнюю «тетю Веру». Перемолвившись вполголоса несколькими словами со старостой, девушка тут же удалилась.
Весь день приводили заплаканные женщины во двор к старосте телок и коров. К вечеру прибыли полицаи, выставив на ночь круговую охрану. Сам староста только раз за этот день заглянул ко мне в подпол, чтобы передать еду — хлеб и молоко.
Перед уходом наказал, чтобы я сидел тихо и без его зова не выходил. Потерпи, мол, еще денек, а там все образуется.
Проспал я там и вторую ночь. А на второй день, уже в полдень, дядя Ваня выпустил меня из погреба, а сам стал кому-то по телефону докладывать, что партизаны перебили охрану и угнали с собой всю скотину…
Сам смотрит на меня, а глаза смеются. Видать, что все это его совсем не огорчает.
…Тут Шамрай умолк. Воспользовавшись затянувшейся паузой, я спросил:
— А где же остальные члены вашего экипажа?
— Не знаю. От Андрея я узнал, что бортмеханику и еще кому-то удалось бежать. Староста это подтвердил. А что с ними стало, никто не мог сказать. В том отряде, куда меня проводила Вера, партизаны также ничего о них не знали.
…Лишь после войны мы узнали, что двое из экипажа Шамрая, пройдя далеко на север, дошли до новгородских лесов и после долгих поисков добрались до местных партизан.
А много лет спустя узнали мы и то, что штурман Ткаченко и остальные члены экипажа провели много страшных месяцев в фашистских лагерях смерти, в Дахау и Маутхаузене…
Узнали и о том, что уже после победы им еще долго пришлось проходить проверку.
Глава 5
Мы держим экзамен
Над оккупированной Европой
Вернемся к весне 1942 года. После провала плана Гитлера — захватить с ходу Москву — и разгрома немецко-фашистских армий в декабре-январе, на фронтах наступило относительное затишье. Боевые полеты, однако, продолжались. Мы бомбили передний край и ближайшие тылы вражеских войск, «обрабатывали» железнодорожные узлы, аэродромы и укрепленные районы фашистов, время от времени сбрасывали подкрепления, боеприпасы и медикаменты партизанам.