…Жестикулирующий Штепенко вдруг исчезает в темноте. Выпрямившись, я обнаруживаю, что летим в облаках. Обухов ведет самолет вслепую. Взяв в руки штурвал, начинаю набирать высоту. Моторы ревут вовсю, но облачность все не кончается. Па стеклах кабины появляются кристаллики льда.
Высота растет с каждой минутой. 3000… 3500 метров. Становится холодней.
— Одеть кислородные маски!
4000… 5000… Наконец-то снова выходим к солнцу.
— Штурманы, как курс? — спрашиваю я.
— А что? Курс хороший, — отвечает Штепенко и, как мне кажется, слишком бодрым голосом.
Курс мог быть и в самом деле хорошим, а вот как с местонахождением самолета? Романов то и дело высовывает голову с секстантом наружу и долго крутит его верньеры. Через два часа тридцать минут полета мы должны находиться над архипелагом. Во все глаза всматриваемся в ослепительно сверкающую холмистую равнину облачности.
— Земля слева! — вопит вдруг кто-то из стрелков. И действительно, слева впереди под курсовым углом 40–45 градусов появились в разрывах облаков темные пятна.
— Нема там земли, — басит Штепенко.
Несмотря на его категорическое утверждение, все (и я в том числе) остаются при своем мнении. Я начинаю доворачивать влево. Но вскоре приходится сдаться. Никакая это не земля. Темные пятна — это тень верхних разорванных облаков на сплошном слое нижних… Приходится ложиться на прежний курс. Мы виновато умолкли.
Вскоре штурманы и наши «коренные» радисты ловят соединенными усилиями передачу радиостанции на Скапа-Флоу и берут на него пеленг. Все становится на свои места. Снизу на нас снова напирают облака. Опять ревут на полную мощность все четыре мотора. Золотарев и Дмитриев регулируют качество смеси. Хотя запас горючего у нас порядочный, но чем больше, тем лучше. Время от времени проскакиваем верхушки облачных гор. 5500… 5800… 6000… Кажется, на этот раз хватит. Смежно-белая вата облаков остается ниже нас и больше не пухнет. Все в норме. Нет лишь связи с Рейкьявиком — целью нашего полета. Начинаю настаивать, чтобы мистер Кемпбелл показал, что он может. А мочь он должен многое, так как еще перед вылетом, втаскивая в самолет свой объемистый желтый портфель, он гордо известил нас, что у него там разместилось «радио всего мира».
— Запросить погоду! — даю команду. Время идет и идет… Ответа нет.
— Алло! Радисты! Как с погодой?
— Никак, — отвечает Низовцев, — мистер Кемпбелл сказал, что еще рано погоду запрашивать…
Что это такое? Какой-то там мистер будет вместо командира решать, когда и что нужно делать! Не-ет! Этот номер не пройдет…
— Передайте мистеру Кемпбеллу: немедленно, слышите, — немедленно связаться с Рейкьявиком и запросить погоду, — разозлившись, повторяю приказание.
— Есть! Сейчас передам, — отвечает Низовцев.
Прошло не меньше десяти минут, когда канадец, наконец, связался с радиостанцией аэродрома и передал мне радиограмму:
«Рейкьявик видимость хорошая тчк Облачность восемь баллов высота триста».
Теперь все ясно.
Ясно-то ясно, а вот как садиться при высоте облачности в триста метров, если аэродром окружают вершины гор высотой до тысячи метров? Но сесть нам все равно надо. Что-то надо предпринять, а что — пока не знаю.
Посоветовавшись с Обуховым и штурманами, решаем выйти под облака над океаном. Бензина еще достаточно, дойдем до радиостанции аэродрома, и от нее — вниз, через облака. Затем развернемся над морем и обратно на аэродром.
Верхняя кромка облаков снижается, мы — тоже. Вскоре освободились от масок. Под нами в облаках появляется громадное окно». Снизу виднеются белые гребешки на море. Завалив корабль в крутую спираль, хочу уйти вниз, используя чистое небо. Не получается. Снова врезаемся в облака. Приходится взять курс на юг — подальше от высоких берегов — и терять высоту по прямой. Снова лед на стеклах. Снова полет вслепую.
— Товарищ Молотов интересуется, чем вызваны такие сложные эволюции самолета и к чему должны готовиться пассажиры? — спрашивает Кожин.
— Передайте наркому, что минут через тридцать пассажиры могут сесть за обеденный стол в Рейкьявике. Пробивались под облака над океаном. В горах это значительно сложнее.
Выскочив на высоте четырехсот метров из облаков, сразу же увидели долгожданную землю.
Исландия — страна гейзеров и вулканов. Вершины гор скрываются в облаках, но в чистом полярном воздухе отлично виден южный берег острова. Под нами бушует седой океан. Этот эпитет как нельзя лучше подходит для определения покрытой сплошной пеной бескрайней клокочущей массы воды. Громадные гороподобные валы катились с запада на восток. А поперек их, с севера на юг, идут новые повторные, тоже немалые волны, гребни которых, срываясь и падая, образуют на поверхности океана оплошную серо-белую пелену.
Как потом рассказывали штурманы и радисты, наш «радио всего мира» — Кемпбелл развел тут, когда каждый уже видел берег, совершенно бесполезную деятельность: не снимая руки с ключа, отстукивал что-то, принимал и записывал никому уже не нужные сводки и пеленги, передавая их с торжественной улыбкой чуть ли не ежеминутно штурманам.
На горизонте, под самыми облаками, появляются две черных точки, приближающиеся к нам с огромной скоростью. Это встречают нас истребители союзников.
Разойдясь вправо и влево, они резко разворачиваются на 180 градусов и пристраиваются у самых консолей крыльев нашего гиганта. Это американские истребители «Аэрокобра». Идут они, вопреки общепринятому, очень близко. Лишь несколько метров отделяют их бешено вращающиеся пропеллеры от элеронов нашего корабля. Никакие сигналы не могут их заставить соблюдать безопасную дистанцию. Штепенко машет им рукой, стараясь отогнать истребителей подальше. Американцы, широко улыбаясь, поднимают большие пальцы: «О кей, все отлично!»
Уже виден и город, а рядом с ним полоса бетона, густо уставленная по обеим сторонам самолетами. Как же там садиться?
В этом узеньком коридоре между носами самолетов? До сих пор такого не приходилось нигде встречать. Но, видно, многое еще придется делать в первый раз…
Стараясь уместиться между горой, вершина которой скрылась в облаках, и городом, делаем круг над аэродромом. Истребители, качнув крылом, покидают нас. Невдалеке, на востоке, парят гейзеры. Самый крупный из них «Большой гейзер» не виден, он спрятался в глубине далеко вдающейся в остров долины, и пары его смешались с нависшими над островом облаками.
Благодаря мощному теплому Гольфстриму, одна из ветвей которого — течение Ирмингера, омывает западные и северные берега Исландии, климат острова значительно мягче, чем на тех же широтах в нашей Арктике, где царствует голый камень и безлесная тундра. Здесь, за исключением полей лавы и вулканического пепла, а также громадного ледяного плато в юго-восточной части острова, в долинах и на склонах гор растут березы и ивы, а местами можно встретить даже рябину.
Аэродром, примыкающий вплотную к юго-западной окраине Рейкьявика, построен на тундровой почве. Бетонная полоса длиной около тысячи метров справа и слева заставлена самолетами различных типов и назначений. Захожу на посадку. Мне кажется издали, что размах крыльев нашего корабля больше, чем ширина свободного пространства между стоявшими на бетоне самолетами… Но это только кажется. Правда, почти впритирку, садимся благополучно. Еще 1590 километров осталось позади.