Выбрать главу

— Жалею об одном, — признался грабитель, — что не довелось этим добром попользоваться. Быстро нас повязали...

* * *

11 марта 1918 года из Петрограда в Москву переехало Советское правительство во главе с Владимиром Ильичей Лениным. Еще раньше управляющий делами Совнаркома В. Д. Бонч-Бруевич принял самые действенные меры к сохранению ценностей, находящихся в Кремле. Все они были перенесены в Оружейную палату под надежную охрану. А вскоре Бонч-Бруевич сообщил Владимиру Ильичу, что похищенные сокровища патриаршей ризницы разысканы и что в этом деле особенно отличился работник милиции Свитнев. Ленин поручил передать Свитневу благодарность от имени Советского правительства. Благодарность Ильича была внесена в послужной список Ивана Александровича.

В дальнейшем И. А. Свитнев возглавлял Саратовский губернский уголовный розыск, служил в московской милиции.

Гражданский комиссар Москвы М. И. Рогов работал впоследствии в Моссовете, был заместителем Наркома финансов СССР, потом председателем Госплана РСФСР и председателем бюджетной комиссии ВЦИК.

По-разному сложилась судьба остальных участников раскрытия преступления: одни отдали свою жизнь за молодую Советскую республику на фронтах гражданской войны, другие еще не один год трудились на поприще криминалистики.

Что касается К. П. Маршалка, то он в мае 1918 года попросил освободить его от должности начальника уголовно-розыскной милиции, уехал в Петроград, откуда бежал за границу.

...В Кремле, возле Боровицкой башни, возвышается Оружейная палата — хранилище национальных драгоценностей и исторических реликвий. И среди множества сокровищ сверкают бриллианты, изумруды, сапфиры, возвращенные нашему народу его милицией в том далеком и таком близком для всех нас грозном тысяча девятьсот восемнадцатом...

АНАТОЛИЙ БЕЗУГЛОВ, ЮРИЙ КЛАРОВ

ЖИТЕЛЬ «ВОЛЬНОГО ГОРОДА»

Умирая, человек не исчезает бесследно. Он остается жить в прошедшей вместе с ним эпохе, которая стала страницей истории, в своих детях, внуках, правнуках, в воспоминаниях близких, в тех, кто продолжает его дело.

Бойцы внутреннего фронта, как нас некогда именовали, — мои товарищи по Московской уголовно-розыскной милиции времен гражданской войны. Их имена и фамилии уже не числятся в адресном столе, но зато они получили постоянную прописку в истории становления Советской власти, в истории очищения молодой республики от скверны уголовщины. В конце тысяча девятьсот девятнадцатого погиб в бою с деникинцами балтийский матрос Груздь. Тогда же настигла бандитская пуля начальника особой группы розыска Мартынова. Прошло много лет, как убит слесарь с завода Михельсона Виктор Сухоруков, мой закадычный друг, коновод мальчишек нашего двора, который в октябре семнадцатого сражался на улицах Москвы с юнкерами, а в декабре стал работником советской рабоче-крестьянской милиции, куда рекомендовал и меня. Все они пережили свою смерть. Для меня они по-прежнему живы и молоды, точно так же, как и замурзанный беспризорник с Хитрова рынка Тузик, которому сейчас бы, видимо, было за семьдесят.

Но юный житель «вольного города Хивы» — так обитатели Хитровки называли рынок — состариться не успел...

Мой отец, старый врач, которого жители хорошо знали в Городском районе Москвы, был человеком решительным и увлекающимся. От него можно было ожидать всего. Поэтому, когда он в один прекрасный день привел к нам в дом беспризорника с Хитровки и заявил, что тот теперь будет жить у нас, никто не удивился. Моя сестра Вера, которая тогда вместе с подругой готовилась к выпускным экзаменам на акушерских курсах, молча смерила отца взглядом, отложила в сторону конспекты и, громко стуча каблуками, прошла в столовую.

— Вот этот? — спросила она, брезгливо взглянув на жалкого оборвыша, стоявшего посреди комнаты со сконфуженным и одновременно независимым видом.

— Да-с, этот! — громко ответил отец, у которого всегда появлялся задор, когда он чувствовал себя неуверенно. — Вас не устраивает?

— Нет, ничего, — спокойно сказала Вера, — курносенький.

— Какой есть, других не было! — по-прежнему запальчиво сказал отец, но тут же сник: — Ты, Верочка, не сердись. Я понимаю, экзамены, хлопоты по хозяйству, но...

— Ладно, — прервала его Вера, — чего уж теперь говорить! Что сделано, то сделано. Я так и предполагала, что твое участие в комиссии по оздоровлению Хитрова рынка так просто не кончится. Скажи хоть, как его зовут?

— Тузиком, — потупился отец.

— Тузиком?

— Да, а что?

— Ничего, По крайней мере, не Шарик и не Полкан. Нина! — позвала она подругу. — Тут Семен Иванович сделал нам сюрприз, так не мешало бы его отмыть...

— Кого отмыть?

— Папин сюрприз отмыть. Ты мне поможешь?

«Сюрприз» отмыли, остригли и переодели. Так в нашей квартире появился новый член семьи, беспокойное «дитя улицы», как его называла Вера.

Мальчишка у нас не прижился. Держался он весьма независимо. Отца любил, Веру побаивался, меня не замечал, а нашу прислугу, пухленькую Любашу, почему-то сразу же возненавидел, нередко доводя ее до слез своими далеко не безобидными выходками. Как-то Любаша не выдержала и заявила Вере, что больше оставаться в доме она не может. Или она, или Тузик.

— Позови его сюда, — сказала Вера.

Любаша отправилась на кухню, которая была излюбленным местом юного гражданина «вольного города Хивы», но его там не оказалось. Тузика ждали до вечера — напрасно. Не появился он и на следующий день. Отец было хотел обратиться в полицию. Но Вера строго сказала:

— Хватит, найди себе другое развлечение. Больше мучиться с мальчишкой я не собираюсь.

Вначале о Тузике в нашей семье вспоминали довольно часто, а потом все реже и реже.

Прошел год, до предела заполненный событиями. Умер от разрыва сердца отец. Вера вышла замуж и уехала с мужем в Ростов. Октябрьская революция, провозглашение Советской власти, митинги на Страстной и Скобелевской площадях, отряды вооруженных рабочих и моряков, тревожные сообщения о немецком наступлении, переезд Совнаркома из Петрограда в Москву и белые листки на обшарпанных стенах домов — обращение ВЧК к населению Москвы:

«...Лицам, занимающимся грабежами, убийствами, захватами, налетами и прочими тому подобными совершенно нетерпимыми преступными деяниями, предлагается в 24 часа покинуть город Москву или совершенно отрешиться от своей преступной деятельности, зная впредь, что через 24 часа после опубликования этого заявления все застигнутые на месте преступления немедленно будут расстреливаться».

ВЧК призывала трудящихся Москвы к активному содействию в ликвидации бандитизма.

Вскоре ВЧК, латышскими стрелками кремлевской охраны и сотрудниками милиции была разгромлена анархистская «черная гвардия». Но это было только началом гигантской работы по установлению правопорядка, которую предстояло провести Советской власти. После всеобщей амнистии, объявленной Временным правительством, Москва была наводнена уголовниками. В цветисто написанном указе Керенского сообщалось, что амнистия должна способствовать «напряжению всех творческих сил народа», а амнистированные уголовники призывались к защите Родины и Отечества, для «утверждения законности в новом строе». Только из тюрем Москвы и Московской губернии было выпущено более трех тысяч опасных преступников. Они не имели ни денег, ни одежды, ни еды, их трудоустройством никто не интересовался. И амнистированные вместо «утверждения законности в новом строе» занялись своим привычным ремеслом. За первую половину 1917 года число опасных преступлений в Москве увеличилось в четыре раза, к июню в городе уже действовало более тридцати крупных банд, среди которых выделялись хорошо вооруженные шайки Якова Кошелькова, Собана, Гришки-адвоката, Козули, Водопроводчика, Мартазина и Мишки Рябого. Убийства, грабежи, налеты на государственные и общественные учреждения...