Они подошли к машине. Фролов нажал на ручку, открыл дверцу кабины.
— Контрольно-пропускной пункт. Попрошу предъявить пропуск и документы.
— Минутку, — сидящий рядом с шофером командир достал из планшета бумаги.
Фролов зажег фонарик...
Сначала он ничего не понял, все произошло словно во сне. От стены дома отделились три зыбкие, почти неразличимые в темноте фигуры и бросились к машине.
Фролов, бросив документы на сиденье, рванул из кобуры наган. В это время что-то больно толкнуло его в бок, и он упал, ударившись головой о крыло. Раздалось еще несколько выстрелов, потом резанул автомат, и Фролов увидел двух бегущих. Тогда он, превозмогая боль, поднялся на локте и выстрелил им вслед три раза. Выстрелил и... потерял сознание.
— Зажгите фонарь и — врача немедленно, — сказал Данилов.
Узкий свет побежал по земле, осветил на секунду золотистую россыпь автоматных гильз, особенно ярких на фоне черного асфальта мостовой, кожаную перчатку, раздавленный коробок спичек, обрывок ремня. И все эти вещи сейчас имели для Данилова особый и очень важный смысл, потому что дорисовывали ему картину происшествия, становились свидетелями того, что произошло здесь сорок минут назад.
А луч продолжал скользить по мостовой, и вот яркий кружок осветил еще одну гильзу, но была она значительно толще и длиннее автоматных. Данилов поднял ее, осветил фонарем. На ее донышке стояла маркировка — две латинские буквы. Да, впрочем, ему они уже ничего нового сказать не могли. Гильза была от патрона, которым снаряжается обойма к парабеллуму.
— Муравьев, — повернулся он к оперативнику, — ищите гильзы от парабеллума, они должны быть здесь.
— Есть, Иван Александрович!
Фонарик снова зашарил по земле.
— Товарищ начальник! — Данилов узнал голос оперуполномоченного Самохина. — Собака взяла след, довела до кинотеатра «Горн», там след потеряла. Но мы нашли вот что.
Данилов зажег фонарь и увидел, что Самохин держит шинель, обыкновенную красноармейскую шинель с зелеными треугольниками защитных петлиц на воротнике.
— Ну и что? — спросил Данилов просто так, на всякий случай.
— Вы посмотрите! — Самохин подставил воротник шинели под свет фонаря.
И Данилов увидел разорванную ткань и бурые пятна. Он потрогал воротник рукой. Грубое сукно было еще совсем сырым.
— Так, — сказал Данилов, — так. А где нашли?
— Метрах в ста за углом. Собака облаяла.
— Понятно. Что еще?
— Найдено семь гильз от парабеллума, — ответил невидимый в темноте Муравьев. — Кроме того, рядом с убитым лежит парабеллум.
— Документы?
— Красноармейская книжка на имя Реброва Ильи Федоровича. Видимо, поддельная.
— Ну это не нам решать, а экспертам. Как милиционеры?
— Отправлены в госпиталь.
— Пусть Поляков поедет туда и допросит их, если это, конечно, возможно. Лейтенант и шофер дали показания?
— Да.
— Отпустите их. Впрочем, подождите. — Данилов подошел к машине, осветил фонарем группу людей: — Как фамилия лейтенанта?
— Ильин, — подсказал Самохин.
— Товарищ Ильин! — позвал Данилов.
От группы отделилась высокая фигура, и Данилов скорее догадался, чем увидел, что лейтенант совсем еще молод, наверное, недавно из училища.
— Товарищ Ильин! — Данилов подошел к нему, крепко пожал руку. — Большое спасибо за помощь.
— Да что вы, товарищ! Это мой, так сказать, долг.
— Следуете на фронт?
— Так точно!
— Впервые?
— Да, — после паузы смущенно ответил Ильин.
— Да вы не смущайтесь! Судя по сегодняшнему, воевать вы будете отлично. Еще раз спасибо и счастливого пути.
Не успел Данилов раздеться, как зазвонил внутренний телефон. Голос начальника МУРа был спокоен и чуть хрипловат.
— Ну что у тебя, Иван Александрович?
— Пока ничего утешительного.
— Сколько их было?
— Трое. Один убит, один ранен.
— Взяли?
— Нет, скрылся.
Начальник помолчал немного, потом сказал:
— Ладно, бери все вещественные доказательства по делу и заходи ко мне.
— Когда?
— Прямо сейчас.
В полутемном коридоре Данилов столкнулся с заместителем начальника Серебровским.
— Ты это куда, Иван, со шмотками, на базар?
— Да нет, Сережа, «на ковер».
— А это, стало быть, твои клиенты напали на КПП?
— Теперь вроде мои.
— Ну давай, ни пуха...
— К черту!
— Грубый ты человек, Данилов, — шутливо ужаснулся Серебровский.
— Так, время такое, — принимая его тон, ответил Данилов и уже у дверей приемной, обернувшись, хотел спросить Серебровского, почему его людям по сей день не заменили шинели, но заместитель начальника словно растворился в полумраке коридора, только вдалеке запели половицы под тяжестью его шагов.
Начальник сидел на диване, внимательно разглядывая коробку от папирос. Данилов за долгие годы совместной работы изучил его привычки и точно знал, что если начальник думает, то сосредоточивает внимание на вещах, абсолютно случайных, не имеющих никакого отношения к делу.
— Ну, давай живописуй! — начальник встал, привычно расправил гимнастерку под ремнем. — Давай-давай.
— А чего давать-то? Я хотел рапорт написать...
— Да нет, ты уж лучше своими словами, а эпистоляр — это после, для архива.
— Ну, если так... В три часа ночи сотрудники подвижного КПП управления старший милиционер Фролов и милиционер Светланов остановили машину, полуторку, войсковой части, следующую на фронт. Во время проверки документов трое неизвестных напали на них, открыв огонь из парабеллумов...
— Откуда известна система оружия?
— Один нашли рядом с убитым и гильзы.
— Сколько?
— Семь штук.
— Прилично. Прямо-таки штурм Порт-Артура, а не налет.
— Сразу же наши сотрудники были ранены. Но находящийся в машине лейтенант Ильин открыл огонь из ППШ, а шофер — из карабина.
— Серьезный бой был.
— Куда уж! Один из нападавших убит, двое скрылись. Когда они бежали, раненый Фролов ранил одного из нагана в шею.
— Откуда известно?
— Вот шинель нашли.
Начальник взял шинель, разложил ее на столе, начал внимательно рассматривать.
— Так, Данилов! Нарисовал ты леденящую душу картину. Так. А слушай-ка, шинель-то твоего роста. А ну прикинь-ка! — Данилов пожал плечами и, брезгливо поежившись, натянул на себя чужую, чем-то неприятно пахнущую шинель. — Повернись. — Начальник подошел к нему, поправил воротник: — А знаешь, Иван, ранение-то касательное, с такой отметиной много вреда можно еще принести. Как думаешь?
— А что думать? Судя по фальшивой красноармейской книжке, это те, о ком предупреждала госбезопасность. Значит, базы постоянной у них в Москве нет. — Данилов скинул шинель, достал платок, вытер руки: — Нет у них базы!
— Ну и что?
— А то, что он с этой раной к врачу придет.
— Так! — сказал начальник. — Немедленно распорядись, чтобы передали во все аптеки, поликлиники, медпункты, больницы, госпитали, практикующих частников пусть участковые предупредят: если кто обратится с похожим ранением — звонить нам.
День был сухой и солнечный. Свет с улицы, пробиваясь сквозь крест-накрест заклеенное стекло, падал на белый кафель пола замысловатой решеткой. Посетителей почти не было. Только у рецептурного отдела стояли две старушки из соседнего, Мерзляковского переулка.
Старший провизор Мария Никитична вышла из подсобки, осмотрела торговый зал, вздохнула и снова скрылась за белоснежной дверью, на которой синела медицинская эмблема.
После перерыва ожил репродуктор. Сначала из черного круга послышалось шипение, потом бодрый голос диктора заполнил аптеку: «Московское время шестнадцать часов. Начинаем наши передачи. Слушайте последние известия. Тыл фронту...»