— Товарищ комбат, пулеметчик Яковлев...
Он успел произнести лишь эти слова. Степан Елизарович схватил его в объятия. Они долго обнимали друг друга. По щекам текли слезы. Простим эти слезы героям, ведь они впервые увиделись после более чем тридцатилетней разлуки.
Потом, уже дома, и говорили они, и снова обнимались, и казалось им, что вернулась молодость — их незабываемая и боевая молодость. Стояли рядом дочери Степана Елизаровича, жена прибежала с работы — отпросилась по такому случаю пораньше, соседи пришли. Всем было интересно, все волновались. Вот Яковлев вынул из папки одну фотографию и передал ее комбату, говоря:
— Это подарок от меня. Узнаешь?
Степан Елизарович басовитым голосом воскликнул:
— Откуда взял? Ведь я не видал никогда!
На фотографии были сняты трое Героев Советского Союза: Артеменко, Шило и Яковлев. Двое из них совсем еще юнцы безусые, которым было лишь по восемнадцать, а третий чуть постарше. Это Артеменко.
И Яковлев рассказал историю фотографии. В день вручения Золотых Звезд фронтовой корреспондент их сфотографировал. Снимок был опубликован в газете. Этот номер газеты Яковлев отослал матери, которая хранила его долгие годы, пока сын не приехал в отпуск.
— Возьми, сынок, сберегла я газету, — сказала мать, — может, пригодится?
По возвращении в часть Тимофей Акимович переснял фронтовую фотографию и теперь привез своему командиру.
А когда прощались с Яковлевым, Степан Елизарович сказал ему:
— Ты, фронтовой мой друг, принес мне своим приездом огромное счастье. Спасибо, что не забыл. Значит, будем долго жить!
Они опять по-братски обнялись — два Героя Отечественной, два коммуниста...
ПАВЕЛ БЕЙЛИНСОН
БЕЗ ПРАВА НА ОШИБКУ
Это случилось на пустыре
День был пасмурный. Все небо, до самого горизонта, затянули свинцовые тучи. Монотонно ударялись о гранитный пирс волны с огромными лилово-коричневыми пятнами нефти и, разбившись о каменную грудь стены, с шипением откатывались назад. Лязг железа, грохот якорных цепей, пронзительный свист вырывающегося откуда-то пара, завывание буксирных сирен — все сливалось в сплошной гул.
Минуя грузы, разбросанные, на первый взгляд, в хаотическом беспорядке, мимо высоких башенных кранов и огромных катушек кабеля пробиралась по гранитному пирсу легковая автомашина. Вот она остановилась неподалеку от длинного кирпичного пакгауза, где уже стояли десятки других грузовых и легковых автомобилей. Хлопнули дверцы, и из машины вышли четыре человека. Один из них, коренастый мужчина, одетый в парусиновую куртку, показал рукой в сторону моря и что-то сказал остальным. К пирсу медленно подходил морской буксир. Небольшая его команда почти вся была наверху: трое матросов держали опущенные за борт кранцы — черный борт судна вот-вот должен был коснуться каменной стенки. Мужчина в куртке повернулся к стоявшему рядом невысокому человеку в очках. Тот кивнул головой. И вот уже парусиновая куртка замелькала между грудами ящиков и бочек. По перекинутым на берег сходням человек в куртке вошел на борт судна и, дружески похлопав по плечу одного из матросов, спустился в люк машинного отделения.
А минут через пять из люка показалась могучая фигура другого человека. Казалось, что он еле протискивается сквозь горловину, так широки были его плечи. Неторопливо поднявшись на палубу, он начал обтирать ветошью большие, черные от машинного масла руки. Вскоре он и человек в куртке были уже на сходнях.
В то же самое время от стены пакгауза отделились три человека, и, когда широкоплечий, неуклюже переваливаясь и продолжая вытирать руки, ступил на берег, двое из троих метнулись к нему. У одного расстегнулось пальто, блеснули пуговицы милицейского кителя. Мгновение — и кисти рук Пауля Арупыльда оказались сжатыми, как в тисках. Вески — так звали человека в очках — быстро ощупал его одежду. Двое других тотчас отпустили Арупыльда, но продолжали стоять по бокам, как будто ничего особенного не случилось. Все это произошло в течение нескольких секунд. В сутолоке портовой жизни никто не обратил внимания на короткое замешательство у пирса, и, прежде чем Арупыльд сказал слово, позади его мягко зашуршали по гравию автомобильные шины...
Неслышно подошедший человек в парусиновой куртке двумя руками взял большую ладонь хмуро молчавшего Пауля и тихо сказал:
— Прости меня, Пауль... Я не верю, что ты мог сделать плохое. Но так надо. Поезжай с ними, там разберутся...
Арупыльд молча шагнул к машине. Уже садясь в нее, он нашел глазами одинокую фигуру матроса, смотревшего на пирс с палубы буксира, и хрипло крикнул ему:
— Я поехал!.. Прикрой там форсунки!..
Арестом Пауля Арупыльда закончился первый этан следствия по делу о зверском убийстве Армильды Арупыльд, в котором участвовал капитан милиции Лембит Вески.
Дело возникло всего лишь четыре дня назад. На пустыре, в районе Ласнамяэ, после полуночи один из прохожих случайно наткнулся на труп женщины. Труп этот находился внутри проржавевшего каркаса кабины разбитого семитонного грузовика, валявшегося здесь еще со времени войны. Женщина, казалось, сидела, вытянув ноги, чуть наклонив голову вперед и едва касаясь юбкой земли. Только присмотревшись, можно было увидеть электрический провод, один конец которого обвивал ее шею, а другой был привязан к верхней стойке кабины. Лицо женщины было залито кровью. Белели лишь кофточка, видневшаяся из-под расстегнутого пальто, да ладонь правой руки, безжизненно свисавшей на колени.
Кто убил женщину? Один или несколько человек напали на нее? Была ли борьба? Ответить на эти вопросы было трудно. Вески удалось обнаружить только след мужской ноги у придорожной канавы да чугунную деталь, покрытую засохшими сгустками крови. Почему убили? Грабеж? Вряд ли. На бугорке, рядом с машиной, лежала светло-коричневая кожаная сумочка. Убийца, наверное, и не открывал ее. Деньги, паспорт, пачка рецептов — все оказалось нетронутым.
Вески оглянулся. Кругом расстилались огороды, с которых уже убрали картофель. На рыхлой, комковатой почве высились кучки ботвы. В предрассветных сумерках они выглядели совсем черными. Вдали виднелись одинокие и тоже черные в этот ранний час домики.
Послышались шаги. Вески поднял голову. Рядом стояли следователь прокуратуры и молоденький лейтенант Отс в темно-синей аккуратно пригнанной шинели. На вытянутой ладони Отс держал гипсовый слепок следа ступни. Здесь же находились и понятые. Поодаль переминался с ноги на ногу проводник с собакой.
— Не взяла? — коротко спросил следователь.
— К кабине идет след, — кивнул проводник в сторону трупа. — Есть и другой. По нему Рекс потянул на дорогу, но метров через триста потерял...
— Возьмите пробу земли, — приказал Вески лейтенанту.
Небо на востоке начало розоветь. От земли тянуло сыростью. Отчетливее стала видна фигура Отса. Вески пошел к нему. Увидев капитана, Отс быстро вскочил, неуловимым движением отряхнул шинель и вытянулся.
— Пробу взял и... обнаружил новые следы, только не очень понятные.
Эту глиняную площадку, примыкавшую к придорожной полосе, Вески уже видел. Освещая ее фонариком, он и нашел глубокий, словно нарочно вдавленный след мужского ботинка. Теперь Отс показал на глинистый бугорок, видневшийся в траве. След на этом бугорке был «смазанный».
— Поскользнулся, — заметил Вески.
— И я так подумал. Смотрите! — Отс чуть повернулся. — Третий отпечаток, правда, неполный, только носка, но, как и первый, от левого ботинка.
— Большое расстояние между следами, пожалуй, метра два, — ответил Вески.
— Поскользнулся и прыгнул на носок! — Видимо, Отс был доволен, что капитан согласен с ним. — Прыжок длинный. Сильный человек!..
Вески присел, рассматривая следы. Нет, вряд ли это был прыжок. Скорее, человек бежал. Неожиданно под лучом фонаря блеснула металлическая гильза от шнурка. Капитан бережно поднял ее. Затем достал из кармана блокнот и, вырвав листок, аккуратно завернул в него находку.