— Что случилось, товарищ... милиционер? — не спросила, а выдохнула она, обращаясь к Мокееву прямо из коридора.
Нужно было дать ей успокоиться и «пропитаться» атмосферой. Поэтому Мокеев извинился:
— Минуточку, пожалуйста, подождите. Вот здесь, за столом. Садитесь, пожалуйста. Сейчас я товарищам дам задания, потом мы с вами поговорим. — Он усадил женщину за стел. Заглянул через плечо дружка, который скрипел пером, старался: — Как дела?
— Да вот, сочиняю.
— Ну-ну, правду только сочиняй, чтоб не запутаться.
— Так чего там! Выпили-то по капельке...
— Укажи, сколько капелек...
Вернулся хозяин «Жигулей» после экспертизы. Ростислав Яковлевич, который хозяина сопровождал, незаметно кивнул Мокееву: «Порядок!» Они давно дежурили вместе, и давно разработана была беззвучная система сигналов: вошел, кивнул, — значит, хозяин опьянение признал, протокол подписан врачом, теперь осталось взять у хозяина письменное объяснение. Чтобы они с дружком не сговаривались в деталях, Мокеев провел хозяина в соседнюю комнату, за свободный стол:
— Сюда, пожалуйста. Вот бумага, опишите все, как было: откуда ехали, куда, с какой скоростью, где перевернулись, где, с кем и сколько пили перед поездкой — словом, все. И подробно. Административная комиссия будет разбираться, ей нужны серьезные и честные сведения.
— Понятно, — сказал хозяин. — Мне скрывать нечего...
— Ну-ну! — подбодрил Мокеев и вышел к родительнице. Женщина встала ему навстречу — он не стал ее снова усаживать. «Разговор официальный, можно и стоя», — решил Мокеев.
Прежде чем начать, он секунду-другую всматривался лицо женщины, пытаясь представить на ее месте свою Валю. Что-то не получалось. Потому хотя бы, что сына своего Мокеев сызмала приучил не врать. Вот с этого начать нужно.
— Что ж вы, молодой человек! — начал Мокеев. — Вы сказали мне, что мать вместе с отцом в командировку ехала. Неожиданное возвращение, а? Сюрприз?
Паренек отвернулся и молчал.
— Ну так как? — Мокеев обратился к мамаше: — Вы что, только вернулись в город?
— Да никуда я не ездила!
— Понятно, — сказал Мокеев. — Понятно. Будем считать этот момент третьей ошибкой: ложь представителю закона... Так что, Женя Санин, будем продолжать разговор или подождем, когда отец из командировки вернется?
Мокеев уже понял кое-что из отношений в этой неведомой ему семье. Перед матерью сын не боится показаться и лгуном, — видимо, простит. А до отца, который купил ему мопед, дело доводить не хочет. У всех свои сложности.
— И не отдавайте ему эту заразу! — близкая к слезам, заговорила мать. — И оштрафуйте подороже, а мопед в счет штрафа продайте! И черт с ним, с мопедом!
— Ну, ты! — вдруг прикрикнул сын. — Чего мелешь!..
— Ты как с матерью разговариваешь! — Старшина Яклич вскочил вдруг, вырос перед Женей Саниным. — Ты как с матерью говоришь! — Мокеев даже растерялся от такого взрыва Яклича, А Женя Санин отшатнулся от старшины, который, казалось, сейчас сомнет этого лживого мальчишку.
— Спокойно, Яклич! Пусть мамаша сделает вывод сама, а сейчас мы так порешим это дело. Поскольку Евгений Санин оказался человеком ненадежным, мы официально задерживаем его мопед и подождем, когда приедет из командировки глава семьи. Вот тогда, Женя Санин, милости просим за мопедом. Заодно и поговорим.
— Так я же пришел с матерью, — сказал Женя Санин, на что-то еще надеясь.
— Видишь ли, Женя Санин, ты даже здесь, в ГАИ, позволяешь себе покрикивать на маму. Боюсь, мало будет проку от нашей беседы... Подождем отца. Думаю, это надежнее.
— Подождите, подождите, — сказала мать. — Пусть сам и разбирает... Сам купил, пусть сам и расхлебывает...
— Договорились, — подвел итог Мокеев. — Кстати, Женя, у крыльца «Жигули» стоят, ты подойди и полюбуйся. Между прочим, эта машина на четырех колесах, а твоя — только на двух...
Санины ушли. Мокеев отобрал объяснения у хозяина «Жигулей» и его дружка. Молча прочитал, усмехнулся, протянул помощнику Олегу. Тот прочитал, невозмутимо положил на стол.
— Так сколько выпили, друзья? По сто пятьдесят, как пишет один, или по пятьсот, как сообщает другой? — Мокеев смотрел на хозяина.
— Какая разница, старшой! Так и так — сплошные убытки...
— Разница в правде. Только что тут Женя Санин завирался, пятнадцати лет от роду, теперь вы тут путаете, взрослые дяди. Договориться не успели, что ли?
— Так когда ж договариваться?! — сказал дружок. — Только на ноги стали — тут и гаишники...
— Будем считать, что вам повезло, — сказал Мокеев и отпустил гуляк, предупредив хозяина: — Во вторник на комиссию.
— Ладно, — махнул рукой хозяин «Жигулей», уже заметно протрезвевший. — Где машину искать?
— На платной стоянке искать, — сказал Мокеев.
Ушли.
Мокеев вздохнул. Яклич снял фуражку, собираясь что-то сказать, но раздумал, достал платок, вытер лицо, маленькую лысину, шею. Вывернул платок, вытер фуражку изнутри, по ободку.
Помощник Олег постучал пальцами по столу, вопросительно посмотрел на телефон, потом на радио, раскрыл книжку. Начал читать, оторвался, спросил Яклича:
— Как последнюю партию сыграл Карпов, не слыхал?
— Вничью сыграл, — сказал Яклич, тоже болельщик. — Как думаешь, кто одолеет?
— Сильнейший, — сказал Олег и углубился в Тургенева.
— Окончишь заочный, будешь таких вот обормотов учить, — задумчиво сказал Яклич, имея в виду Женю Санина.
— Буду, — сказал Олег.
— Ты их совести учи, прежде всего совести, понял?
— Угу, — согласился Олег.
Телефон заурчал. Мокеев снял трубку. Лейтенант Володя спрашивал, как насчет обеда. Договорились пообедать вместе, время еще позволяло. Мокеев влез в свою черную форменную куртку. Вышли.
С неба сыпала холодная крупа, ветер леденил.
— Хороший хозяин собаку не выпустит, — сказал лейтенант Володя и поежился. — Куда двинем?
— А что, появился выбор? — удивился Мокеев.
Обычно, когда срывался домашний обед, Мокеев и лейтенант Володя ходили вместе в «Листик» — ближайшую столовую. Размещалась она в новом доме — в плане дом походил на трилистник.
— В «Листике» народу сейчас... — сказал лейтенант Володя. — Двинем давай в ресторан.
— Ого! Наследство получил?
— Съедим хорошую отбивную. Наследства пока нет, но повод к отбивной имеется. Позвонил я Ивану Трофимовичу...
— Да ну! Самому?
— Самому. Секретарша пытала, кто и зачем. Я объяснил, что из ГАИ, по личному делу, очень срочно. Она там посовещалась и соединила.
— У Ивана Трофимовича сын на «Запорожце» ездит, может, подумал чего... Ну и?..
— Ну, извинился я, сказал, что через голову начальства звоню. Так и так, вопрос серьезный и щекотливый...
— А он?
— А он говорит: «Да, пожалуйста».
— А ты?
— А я излагаю все как есть. Так и так, вы принимали личное участие в воскреснике сколько-то лет тому... Посадили собственноручно яблоню. Теперь мы эту яблоню никак не пересадим — разрослась, — а она закрывает обзор водителям, создает...
— Да не тяни ты! Знаю я всю правду про эти кусты!
— Яблони... Иван Трофимович говорит, что, мол, он ни при чем. Нужно — согласовывайте с исполкомом. Я говорю, что никак не согласовать, вот уже который год бьемся. Ссылаются на красоту — и никак. И я сильно подозреваю, что именно потому никак не сдвинется, что это вы ее сажали, эту яблоню... Он говорит: «Вот как?» Я говорю: «Да, так! Извините, но другого выхода не вижу, только к вам обратиться». Он помолчал, спрашивает: «И сколько вы согласовывали эту яблоню?» Я говорю: «Я занимаюсь года три, да до меня мусолили... думаю, лет восемь, не меньше». Он еще помолчал. «Спасибо, — говорит, — что позвонили. Я, — говорит, — это дело сдвину». Вот и все.
— Да-а! — искренне удивился Мокеев. — Это, брат, событие. Эх, жаль, время служебное, отметить бы надо!
— Ты ж трезвенник, Мокеев!
— Ну, по такому случаю... Но, считай, выговор у тебя уже есть, лейтенант Володя... Через голову действуешь, субординацию нарушаешь.