На дороге было относительно свободно, машины шли осторожно, лед поблескивал под фарами. Длинный спуск у совхоза Мокеев с тревогой рассматривать начал издалека — еще не совсем стемнело. Машины наверху замирали, будто водители задумывались: не переждать ли? И Мокеев понял, что спуск посыпать еще не успели. И решил, что сейчас же заедет к механику в совхозный гараж и заставит посыпать спуск сию минуту — не уедет, пока не сделают.
Он подъезжал к повороту, когда наверху появился МАЗ, не задержался, перевалил через гребень и пошел вниз, не сбавляя скорости. И внутри замерло, и Мокеев понял — вот оно...
Внимательно следя за МАЗом, он повел «Москвича» навстречу по самой обочине, взглянул в зеркальце и увидел радиатор автобуса сразу за собой. Водитель в автобусе вопросительно заглядывал вперед, на Мокеева, будто испрашивал разрешения на обгон, не понимая, почему тот замешкался. И больше Мокеев не видел ничего, кроме МАЗа на спуске. МАЗ уже шел косо, и Мокеев вдруг сказал вслух:
— Не тормози теперь, только не тормози, парень!
Но водитель МАЗа, должно, не услыхал — машину тащило вниз, разворачивая поперек полотна. Мокеев увидел длинный кузов с какими-то ящиками, перехваченными сверху веревкой. МАЗ теперь несло уже задом наперед и продолжало крутить. Ясно было, что МАЗ успеет сделать еще один поворот и на уклоне дороги, где теперь медлил Мокеев и автобус за его спиной, сметет с дороги и Мокеева, и автобус. Если, конечно, не случится чуда. Но чуда Мокеев ждать не имел права. Он утопил педаль газа и рванулся навстречу МАЗу, норовя так стать, чтоб сколько-нибудь сбить ему инерцию.
Валя, вся подавшись вперед, к ветровому стеклу, сначала не поняла — как это вдруг «Москвич» впереди сам коснулся тяжелой машины, почему-то взлетел, как картонный, и упорхнул с дороги. И как это такая тяжелая машина, только что несокрушимо и страшно вертевшаяся навстречу, внезапно замедлила движение и замерла в метре-полутора от автобусного передка. Потом сзади, за Валиной спиной, тоненько и страшно закричала девочка — кажется, Эля Морина...
Утром на планерке, когда помощник Мокеева младший лейтенант Олег Волков докладывал итоги за минувшие сутки, он вдруг увидел из окна кабинета начальника ГАИ угол за гаражной стеной и в том углу смятый кузов старой «Победы» и рядом мокеевский «Москвич», странно и страшно сгорбленный ударом.
Олег, продолжая докладывать, удивился: «Сколько бывал в гараже и никогда не заглядывал в этот угол! А со второго этажа вдруг увидел...»
И тогда только понял Олег Волков, что сейчас он — третий на этом стуле в кабинете начальника. Третий — после старика Булыгина и после Мокеева.
Полковник сказал, взглянув на часы:
— Товарищи, сейчас прошу всех по местам. Летучку начнем ровно в десять тридцать. Я — на вокзал. Через пятнадцать минут ленинградский поезд. Вагон пятый, — сказал он, глянув в телеграфный бланк. — Вас, младший лейтенант Волков, я попрошу за руль.
Братья ВАЙНЕРЫ
ИСТОРИЯ УЧАСТКОВОГО ПОЗДНЯКОВА
Киноповесть
Полковник милиции Шарапов сидит в своем кабинете за обширным столом. Перед ним, вытянувшись, стоит на почтительном расстоянии участковый старшина Поздняков.
— Значит, сосед, говорите?.. — прищурившись, тянет Шарапов.
— Так точно, товарищ полковник, сосед... Места у нас на трибуне рядышком были. Он мне и билет продал... «Дружок, — говорит, — не пришел...» — Поздняков отвечает медленно, запинаясь, как бы самому себе не веря. — Аккурат в перерыве между таймами принес он две бутылки. «Хлебни, — говорит, — кваску, охолони малость...»
— Ну?
— Ну и сомлел я... На жаре...
— А в себя когда пришел?
— Наутро только... — Поздняков мнется. — В вытрезвителе этом самом.
— Дежурному вы сразу же сообщили, что служите в милиции?
— Так точно!.. А как же, товарищ полковник...
Шарапов с сомнением смотрит на Позднякова.
— Подобрали вас в нетрезвом виде в сквере около стадиона. Может быть, вы пистолет и служебное удостоверение по дороге потеряли?
— Никак нет, товарищ полковник! Трезвый я был!
— Ну как же трезвый? Поглядите, что врач пишет: «Сильная стадия опьянения с потерей ориентации во времени и пространстве».
— Не знаю, чего он там пишет... А только не пил я ничего спиртного!..
Шарапов встал из-за стола и прошелся по кабинету.
— Как же тогда объяснить все это? — спрашивает он наконец.
Поздняков молча пожимает плечами.
— Ведь по-вашему получается, коли спиртного вы не пили... — Поздняков с испугом глядит на полковника, а тот продолжает: — Получается, что вас о т р а в и т ь х о т е л и? Кому же это понадобилось?
— Не знаю, — хрипло отвечает Поздняков. — Я вам, товарищ полковник, все как есть рассказал... Дочерью своей клянусь...
Стадион, переполненный людьми в день ответственного матча. Мяч взлетает над зеленым полем, его бьют головой, он опять взлетает... Нападающий несется к воротам противника... Крики, рев болельщиков...
Поздняков среди зрителей на трибуне. Сосед протягивает ему бутылку. Поздняков тянет квас прямо из горлышка...
Мяч опять взмыл над полем чуть не к самому солнцу. И снова — атака, опять кричат взволнованные болельщики. Кричит сосед Позднякова.
Лицо участкового покрывается капельками пота. Он отирает лоб платком... И вдруг чаша стадиона начинает покачиваться в его глазах, затем она плавно набирает скорость, переворачивается — и свет меркнет...
Безлюдная аллея недалеко от стадиона. По ней идут трое, вернее, двое ведут третьего, который не в силах даже передвигать ноги. Они посадили его под кустом, но он беспомощно повалился на спину. Двое обнялись и, покачиваясь, побрели прочь. А третий так и остался на траве с раскинутыми в стороны руками.
Поздняков повторяет хрипло:
— Не знаю... Я вам, товарищ полковник, все как есть рассказал... Дочерью своей клянусь...
Раздался щелчок, и лента на диктофоне остановилась. Аппарат стоит на столе у Шарапова.
— Ну-с, — обращается полковник к сидящему против него инспектору Тихонову. — Что ты обо всем этом думаешь?
— С вашего разрешения, товарищ полковник, я бы об этой истории думать не хотел, — вежливо отвечает Тихонов.
— Не понял! — удивляется полковник.
— Владимир Иванович, вы же знаете, я никогда ни от каких дел не отказываюсь. Но там я ж у л и к о в на чистую воду вывожу, и тут мне надо устанавливать, не жулик ли мой коллега. И мне как-то не по себе...
— И отчего же тебе не по себе?
— Как отчего? Да оттого, что всем этим сказкам Позднякова мне совершенно не хочется верить. А хочется думать, что все было куда проще, как и обычно бывает. Поздняков выпил. От жары сомлел. Удостоверение и пистолет потерял. За что его, сами понимаете, полагается под суд...
— Хороший ты человек, Тихонов, — ухмыляется полковник. — Во-первых, добрый: понимаешь, что со всяким такое может случиться. Во-вторых, щепетильный: не хочешь своими руками товарища под суд отдавать...
— Вас послушать, так это меня надо под суд...
— Не перебивай, — морщится полковник. — Ты уверен, что Поздняков врет. А кабы знать, что Поздняков говорит правду, ты бы занялся этим делом. А?
— Тогда дело другое.
— Вот и займись. Потому что если Поздняков лжет, нам это надо знать. Ибо тогда его пребывание среди нас становится опасным. Но если он говорит правду — это тем более надо знать наверняка: тогда мы имеем дело с исключительно дерзким негодяем, которого следует поскорее выудить на солнышко... Понял?
— Да уж чего тут не понять...
И Тихонов взял со стола картонную папку с делом старшины Позднякова.
— Андрей Филиппович, у вас враги есть?
— Как не быть?! За девять лет, да на одном участке!..
В комнате у Позднякова царят казарменная чистота и порядок. На столе, покрытом клеенкой, на железной решеточке, стоит чайник, два стакана в металлических подстаканниках и сахарница.