— Может, мы с вами наметим круг ваших недоброжелателей? — снова спрашивает Тихонов.
— А как его наметишь, круг этот? Это только у плохого участкового два недоброжелателя — жена да теща! А мне за эти годы с многими, ссориться пришлось: самогонщиков ловил, хулиганов прижучивал и тунеядцев выселял... И воры попадались, и в обысках участвовал. Вот оно и выходит...
— Что выходит? — спрашивает Тихонов.
— Да вот, как-то раньше мне в голову не приходило... Живет сколько-то тысяч хороших людей на моем участке, и никто из них меня знать не знает, сталкиваться нам с ними не приходится. А случилась вот со мной беда, и надо бы слово обо мне доброе сказать, так выходит, что, окромя всякой швали, никто меня и не знает. А от швали мне слова хорошего не дождаться... Вам покрепче?
Участковый пододвинул Тихонову стакан светлого чая, а в свой собственный он вообще заварки не налил.
— Берите сахар.
— Спасибо, — отказывается Тихонов, — я пью всегда без сахара.
Поздняков ложечкой достал себе кусок и стал потягивать свой кипяток вприкуску.
— Дисциплины люди не любят, оттого и происходят всякие неприятности, — говорит он задумчиво. — А ведь дисциплину исполнять проще, чем разгильдяйничать... Все зло на свете оттого, что с детства не приучены некоторые граждане к обязанностям в поведении — что самому по себе, что на людях.
— Андрей Филиппович, — прерывает его Тихонов, — объясните мне, пожалуйста, почему на стадионе оказался у вас пистолет? Вы же были не на работе и без формы?
— С войны привычка... Я ведь и проживаю на своем участке, так что дежурство у меня, считай, круглые сутки. В ночь-заполночь, чего бы не стряслось, бегут ко мне: «Давай, Филиппыч, выручай!» А дела, они разные бывают — я вон двух грабителей именно что в неслужебное время задержал...
— Значит, многие знали, что пистолет вы всегда при себе имеете?
— Конечно! — участковый даже удивлен. — Я ведь представитель власти! И все должны знать, что у меня — сила!
— А куда вы пробку дели? — спрашивает Тихонов резко и неожиданно.
Поздняков оторопело смотрит на него:
— Какую пробку?
— Ну, от бутылки, на стадионе? — нетерпеливо поясняет Тихонов.
— А-а... — Поздняков напряженно думает, пшеничные кусты бровей совсем сомкнулись на переносице. — В карман, кажется, засунул... Наверное, в карман, куда еще... — Он быстро подходит к вешалке и снимает с нее пиджак. — Ведь под лавку я не кину ее, пробку-то? Не кину. Значит, в карман...
— Давайте, я помогу, — Тихонов тоже встает.
Они расстелили пиджак на диване и выворачивают карманы. В одном из них — маленькая дырка. Тихонов ищет за подкладкой, на полах пиджака, прощупывая каждый сантиметр между букле и сатином.
И вот наконец следователь извлекает на свет пробку — обыкновенную металлическую крышку, которой закупоривают бутылки с пивом и водой...
Тихонов сидит за письменным столом и ворошит огромную кипу актов, докладных, рапортов, протоколов, а хозяин стола и этого небольшого кабинета — начальник отделения капитан Чигаренков расхаживает по комнате, поблескивая новенькими погонами.
— Да брось ты эту писанину ворошить, — говорит он Тихонову. — И чего ты хочешь отсюда выудить?..
— Трудно сказать, — отвечает Тихонов, делая очередную пометку в своем блокноте. Но в общем-то, хочу знать, с кем приходилось иметь дело Позднякову. Кто может на него больше всех камень за пазухой прятать...
— Ясно, — сдается Чигаренков. — Ищи, бог в помощь.
— Кстати, — Тихонов отрывается от бумаг, — ты ведь непосредственный его начальник. Ты сам-то как объясняешь эту историю?
— Никак! Понятия не имею. — Чигаренков снова принимается шагать по кабинету. — Он, конечно, не ангел, Поздняков, и выпить не возражает, но в меру и, как говорится, вовремя. Сотрудник старательный, дело знает...
— В наше время — почти ангел, — бормочет Тихонов.
— Для ангела он суров слишком! — смеется Чигаренков. — Чувства юмора — ну ни капельки!
— А зачем тебе юмор его? Он ведь не клоуном работает, на другой вроде должности...
— А как же? — удивляется Чигаренков. — Я как руководитель должен это его качество учитывать. А то поговоришь с ним с подковырочкой — и лишишься хорошего сотрудника!
— Значит, сотрудник он хороший?
— Хороший — не то слово. — Чигаренков подходит к окну. — Я на его участок год могу не заглядывать.
Эксперт Халецкий что-то рисует зеленым фломастером. Тихонов заглядывает через его плечо.
На ватмане изображены два пса. Первый из них страшно злой, какой-то взъерошенный и сердитый. Другой пес похож на первого, но морда у него умильная и даже заискивающая.
— Я вам буду очень признателен, если вы оторветесь от своих собак, — произносит Тихонов.
— И совершенно напрасно, — отзывается Халецкий. — Я рисую их для вашего же блага. Ведь вы, сыщики, мыслите категориями конкретными: «украл», «побежал», «был задержан»...
— Мерси, — парирует Тихонов. — Однако без этих категорий вам не на чем было бы строить свои абстракции...
— Ну, ладно уж! — соглашается Халецкий. — Химики дали заключение, что в этой пробке содержатся следы транквилизатора...
— Красиво, но непонятно. Как-вы сказали? Транкви...?
— Транквилизатор. Это успокаивающее лекарство. Я подобное у вас на столе видел.
— У меня? — изумляется Тихонов.
— Да. Андоксин.
— А при чем здесь ваши собаки?'
— При том, — Халецкий наконец отрывается от рисунка, — что если вот такой разъяренной собаке дать пару таблеток андоксина, то она сразу станет ласковой, спокойной, веселой — вот такой... А если дать еще две таблетки, она крепко уснет... А наши химики обнаружили в пробке следы какого-то, ну, просто гигантского транквилизатора, совершенно нам еще не известного. Мы, конечно, попытались его определить, но все это следует хорошенечко проверить.
— Где?
— Поезжай в исследовательский центр фармакологии. Возможно, там тебе скажут, что это такое... — И Халецкий вручает Тихонову заключение экспертизы...
— Разберитесь с ним! — Поздняков рукой махнул. — Шутка ли, десять тысяч проживающих... В старое время не всякий город...
Дома на его участке новые — длинные пятиэтажные «коробки» и высокие «башни». Район, однако, выглядит обжитым — всюду скверы, и деревья уже дотягиваются до третьего этажа.
Тихонов идет рядом с участковым, на ходу листая свой блокнот...
— Вот Буфетов некий на вас жалуется, — говорит Тихонов, входя в кабинет вслед за хозяином. — Это что за фигура?
— Какая он там еще фигура? — с досадой отвечает Поздняков. — Мелкий хулиган... У соседа в почтовом ящике газеты поджег. Оформили его на десять суток...
Стол посреди скверика, за ним четверо жильцов играют в домино.
Буфетов — здоровенный детина в пижамной куртке — очень недоволен тем, что его оторвали от игры.
— Поздняков? — переспрашивает он Тихонова. — Участковый? Лешак он, а не инспектор... Одно слово — лешак! Дикий человек... С ним как в считалочке у мальцов: папа, мама, жаба, цапа! — Буфетов бьет себя в грудь: — Я, может, пошутить хотел, а он цап за шкирку и в «канарейку»!..
— Вы, инспектор, производите впечатление интеллигентного человека, — с легким укором произносит Вячеслав Чебаков. Он обнажен и картинно поигрывает своей изумительной мускулатурой. Разговор их с Тихоновым происходит в изостудии современного Дворца культуры, где стоит множество маленьких мольбертов и на каждом из них — лист бумаги с изображением мощного чебаковского торса в том или ином ракурсе. Сейчас, как видно, перерыв в занятиях кружка, и юные художники — мальчики и девочки — снуют мимо говорящих. — Ну ведь может же так случиться, — продолжает Чебаков, — что у человека призвание, которое не лежит в производственной сфере...
— Позвольте, — говорит Тихонов, — а разве есть такое призвание — позировать?