— Я боюсь, что это вы не улавливаете, — сдержанно говорит Анна Петровна. — Я повторяю: ничего дурного об Андрее Филипповиче я вам сказать не могу...
— Ладно, — говорит Тихонов. — Но почему же вы с ним не разводитесь, раз семья фактически распалась?
— Это вас ни в коей мере не касается! — сухо отвечает Позднякова. — Я ни у кого советов не спрашивала а спрашивать не собираюсь...
— Да, конечно! — резко говорит Тихонов и садится напротив Поздняковой.
В этот момент между ними на короткое время возникает удивительная телепатическая способность общаться без слов, потому что думают они об одном и том же.
«Ты несчастлива?» — как будто издали звучит голос Тихонова. «Я уже привыкла...» — отвечает голос Поздняковой. «Разве он плохой человек?» — «Он хороший человек, добрый и честный». — «Но ты не любишь его...» — «И никогда не любила...» — «Из-за того, что он некрасив?..» — «Из-за того, что он такой, какой он есть...» — «И всегда так было?» — «Всегда. Но я вышла за него в семнадцать лет и не знала, что бывают другие и по-другому...» — «Ты любишь кого-то другого?» — «Не знаю...» — «Он хороший?» — «Не знаю. Но с ним мне интересно. С ним я чувствую себя женщиной».
Отзвучал этот безмолвный диалог, и больше ни о чем Тихонов спрашивать Позднякову не может. Он смотрит в ее неподвижное, померкшее лицо, и она говорит еле слышно:
— Не ищите в нашей жизни никаких демонических страстей. Все просто и грустно... В некоторых веществах от времени накапливаются катализаторы, они начинают очень незаметную реакцию разложения... И она идет тихо, спокойно, пока однажды не происходит... взрыв.
— Жаль, что вы так скупо обо всем рассказываете. Вы очень могли бы помочь нам, — говорит Тихонов, вставая. — И чувствует мое сердце, нам придется встретиться еще раз.
Беда, войдя в человеческий дом, делает похожими все жилища — богатые и бедные, красивые и безвкусные. Распахнуты двери шкафов, на кровати, на стульях, на полу — всюду какие-то бумажки, выдвинутые из своих мест ящики, разворошенное белье, книги...
Тихонов сидит среди этого разорения и допрашивает очередную потерпевшую. Два ее сынишки — один десяти, другой пяти лет — от испуга забились в угол. А сама хозяйка держится хорошо.
— Нет, нет! — говорит она с достоинством. — Кроме этих ста двадцати рублей и моего золотого кольца, они ничего не взяли... А что еще у меня взять?..
И только руки ее, красивые и ухоженные, то сжимаются в кулаки, то быстро разжимаются.
Тихонов открывает блокнот и пишет:
«Рамазанов Г. П., коммерческий директор «Рыболова-спортсмена».
Потом отрывает листок, подзывает к себе молодого участкового, протягивает ему бумажку и шепчет:
— Позвони в ОБХСС, номер 94—16, капитану Севостьянову. Спроси, так ли зовут его клиента, который подался в бега.
— Слушаюсь! — участковый выходит.
— А как они вам объяснили причину обыска? — возвращается Тихонов к потерпевшей.
— Ничего они не объяснили. Просто сказали, что есть санкция прокурора на обыск. И показали бумагу с печатью.
— Но ведь в бумаге должно быть написано, зачем и на каком основании производится обыск, — говорит Тихонов.
Потерпевшая пожимает плечами.
— Я очень испугалась. У меня все перед глазами прыгало, я ничего не понимала...
— Понятно. Скажите, а давно вы расстались с мужем? — неожиданно спрашивает Тихонов.
— Года полтора назад.
— Извините за любопытство, почему?
— Пожалуйста, я вас извиняю, но это к делу не имеет никакого отношения.
— Может быть, — соглашается Тихонов. — А может быть, имеет. И уж поверьте, я вам эти вопросы задаю не для того, чтобы вечерком с соседями обсудить подробности вашей семейной жизни. Так почему вы расстались с вашим мужем? Когда? При каких обстоятельствах? Кто был инициатором разрыва?
Потерпевшая смотрит в сторону, говорит глухо:
— Года полтора назад... Мой муж, видимо, нашел другую женщину — приходил поздно, иногда не ночевал, пьянствовал. Начались скандалы, и однажды он совсем ушел. Где он сейчас живет, я не знаю.
— Так! — кивает Тихонов. — Не знаете? Так и запишем... Не знаете... И в последние полтора года вы с ним не виделись?
— Нет, не виделась.
— Хорошо. А в этой квартире вы давно живете?
— Около года.
— Очень хорошо! — Тихонов поднимается и ходит по комнате. Потом вдруг нагибается и вытаскивает из-под дивана два новеньких игрушечных автомобиля — красиво раскрашенные немецкие пожарные машины... — Чьи же это такие шикарные? — спрашивает Тихонов у мальчиков.
— Моя, — басом отвечает маленький.
А старший ничего не ответил, только исподлобья взглянул на Тихонова и локтем толкнул братишку.
— И кто же тебе подарил эту машину? — спрашивает Тихонов у маленького.
Тот подбегает, берет свою машину и с гордостью объявляет:
— Папа подарил!..
Потерпевшая обоими кулаками стукнула по столу и закричала, захлебываясь слезами:
— Как вы!.. Как вы смеете?! Как вы смеете допрашивать детей?! Кто вам беззаконничать разрешил?!
В этот момент в комнате опять появился участковый:
— Все точно так. Это он, товарищ капитан...
Тихонов возвращается на свое место:
— Раиса Александровна, вы, оказывается, возвели напраслину на своего супруга. Никаких женщин он себе не заводил, а был и остается любящим мужем и отцом. Эта добродетель, увы, не может оправдать его главного порока — склонности к денежкам казенным. В связи с чем он и скрывается от суда и следствия. Значит, вы его видите время от времени?
— Не вижу, не знаю, ничего вам не скажу! — кричит Рамазанова яростно. — А допрашивать ребенка гадко! Подло! Низко!..
— Перестаньте, пожалуйста, Раиса Александровна, — тихо говорит Тихонов. — Закон, к вашему сведению, позволяет допрашивать и детей. Лучше подумайте, что вы сами с ними делаете! С малолетства приучаете ко лжи, к двойной жизни... К страху перед милицией...
— Здравия желаю, товарищ полковник! — сказал Тихонов от двери.
— Здравствуй, здравствуй! — недобрым голосом отвечает Шарапов. — Как живешь? Что поделываешь? В науке погряз? Фармакологию изучаешь?!
— А что случилось? — Тихонов подходит к столу.
— Это мне бы у тебя надо спрашивать, — продолжает полковник, — но ты как-то так ловко устроился, что я у тебя в докладчиках... Пока ты тут занимаешься научными проблемами, жулики еще один «разгон» учинили. Доколе это будет продолжаться? Отвечай!
— Ну что же я вам сейчас могу ответить, Владимир Иванович? — оправдывается Тихонов. — Подождите немного! Разберусь — отвечу... А где потерпевший?
— Скоро здесь будет, займешься... Так что идеи у тебя есть хотя бы?
— Есть кое-что...
— Ну, поделись, если не секрет.
— Мне кажется, я разгадал механику «разгонов». Во всяком случае, двух первых. В них уже есть намек на какую-то систему.
— И что за система? — спрашивает полковник.
— Беглец этот, Рамазанов, и дружок Пачкалиной, Николай Сергеевич, — оба проходили по уголовному делу комбината «Рыболов-спортсмен».
— Ну-у! Это очень широкий круг, — сомневается полковник.
— Конечно. Но мне важно понять принцип, по которому отбираются будущие жертвы.
— Это даже не полдела. Нам надо понять, к т о отбирает, а не к а к отбирают...
— Вот и я хочу попробовать стать на их место и рассчитать следующую жертву, там мы приготовим сеть на самого ловца... Хотя по всему видно, что деятели эти, о-ох, неглупые!
— А что такое? — говорит потерпевший. — Если за мной приходит старшина милиции, хотя и переодетый в штатское, и просит меня проехать с ним, так, по-вашему, я должен ему сопротивляться?
Свое «А что такое?» он произносит по-одесски: «А-шо-такоэ?»
— А-шо-такоэ? Книжечку он мне красную сунул — идите, мол, сюда, есть о чем пошептаться... Мне бояться милицию нечего, я значок «Отличник торговли» имею. И за двенадцать лет, что я подошел к этому делу, бог от несчастья вывел. Зашли мы с ним в кабинету... Он говорит: «Вы — Понтяга? Семен Иванович?» — «Ну, я — Понтяга...» А он мне: «Запирайте кабинету и поехали...»