— Тогда, может, он не верит тому, что убийца — этот самый алкоголик Остапенко... Все улики против него говорят, а майор не верит...
— Улики?! — переспросил сержант. — Улики, Владимир Сергеевич, они, эти самые улики, безлики...
— Как это так?
— А так! Случается, что все улики вроде виновным человека делают, а он — безвинен. Вот было у нас одно дело в магазине, на хуторе. Продавщица там была молоденькая, неопытная. Привезли ей товар, расписалась она в накладных. А на следующее утро устроили в магазине внезапную ревизию. И вскрыли недостачу дефицитного трикотажа — шесть кофточек из японского вуйло-нейлона не хватило... Девчонка ревет, доказывает, что принимала она двадцать этих самых кофточек, а в документах записано двадцать шесть... А документ — это же главная улика, слова к делу не подшить... Погорела бы девчонка, если бы не наш майор Головко. Поговорил он с продавщицей и поверил ей. Человеку поверил, а не мертвому документу... С другой стороны — от базы — стал майор дело раскручивать. Я ему помогал, потому и знаю... Нашли мы женщин, которым экспедитор эти самые вуйло-кофты маханул. А потом и сам экспедитор повинился. Оказалось: доставил он в хуторской магазин товар двадцати наименований. И на каждое отдельную накладную выписал. Только на копеечные носки он накладную не выписал. А на кофты два документа составил — на двадцать штук и на двадцать шесть. Ну а девчонка — дурочка — вместо двадцати шести пар носков на двадцать шесть кофт накладную подмахнула. А на двадцать кофт накладную жулик-экспедитор уничтожил потом...
— Так тут же не накладные и не кофты, Семен Петрович!
Сержант Нагнибеда повернулся к Захарову и прямо, твердо посмотрел ему в глаза.
— Вот в том-то и дело, Владимир Сергеевич, что тут не кофты и не накладные! — сказал он. — В том-то и дело! Здесь и ответственность тяжелее, о жизни человека дело идет... Значит, все здесь десять раз проверить нужно, а потом уж отрезать... Ведь за убийство по нашим законам — сам знаешь! — высшая мера присуждается...
— Я понимаю! — чуть смущенно согласился Захаров.
— А понимаешь — тем лучше... Наверное, хочет майор Головко все твои улики еще раз проверить. Ведь улики-то можно так подстроить, что невиновный попадет, а виноватый в кусты уйдет. А этого допускать мы не можем, не имеем права...
— Что ж... Пускай проверяет! — Лейтенант Захаров пожал плечами. — Я уверен, что моя версия подтвердится...
Рано утром майор Головко выехал в поселок лесхоза. Сразу же за околицей станицы газик свернул на проселочную дорогу и запрыгал по неимоверным ухабам. Дорога извивалась по лесу, то взбегая на взгорья, то спускаясь в ущелья, где на мокрых кустах еще висели клочья ночного тумана и гремели камнями буйные ручьи.
— Смотрите, товарищ начальник! — вдруг приглушенным голосом воскликнул шофер. — Ланка с олененком!
Внизу, в долине, жили из ручья воду стройная, поджарая олениха и маленький пятнистый олененок. Обычно Головко, когда доводилось на лесных дорогах встречать диких обитателей гор, приказывал останавливать машину. Но сейчас он отрывисто бросил:
— Поехали дальше!..
Гул мотора донесся до ручья. Олениха вскинула красивую голову с настороженными ушами, потом согнула шею, подтолкнула лбом детеныша. И оба они исчезли в кустах...
А Головко напряженно думал над судьбой Петра Остапенко.
С одной стороны, его виновность как будто вполне доказана. Проще всего было бы после предварительного допроса передать дело в прокуратуру. Но это именно только проще всего... А если Остапенко не виновен? Ведь не зря же парторг лесхоза от имени всех жителей поселка утверждает: «Такой человек не мог стать убийцей».
Но несомненно, что Свиридов убит из ружья Остапенко...
Тогда, значит, должен быть третий, еще неизвестный. Третий, который совершил убийство и тонко, расчетливо подтасовал улики... Кто он, этот третий? Существует ли он? Каковы мотивы совершенного им преступления?
Сделать, как «проще всего», трудно, если не уверен, что это «проще» соответствует истине. Ведь от решения зависит судьба, а возможно, и жизнь человека...
Поселок лесхоза состоял из нескольких зданий барачного типа, новой одноэтажной школы и двух десятков турлучных хат, растянувшихся по берегу быстрой, вспененной горной речонки.
У брода через речку, возле омута, сидел с удочкой рыжий мальчишка с облупившимся от солнца носом. Майор подозвал его.
Мальчишка сунул удочку в кусты орешника и подбежал к машине. Его голубые глаза вспыхнули неудержимым любопытством, когда он увидел майорские погоны.
— Вам что, хаты деда Петра и деда Ивана показать? — сразу же догадался мальчишка. — Так это я могу...
— Эх какой ты, брат, догадливый! — рассмеялся майор Головко. — Точно ведь отгадал! Садись в машину! Покажи нам дорогу...
— Вон прямо мимо школы езжайте! — указал мальчишка, забравшись в машину. — А там вправо, к лесу, свернете... — Машина тронулась. Мальчишка нетерпеливо заерзал на сиденье. — Вчера товарищ лейтенант приезжал...
— Как же звать тебя? — спросил Головко.
— Тимофей Забирко, ученик четвертого класса... — Мальчишка шмыгнул носом, решительно мотнул головой и сказал: — Дяденька майор! Так и знайте, дед Петро не убивал деда Ивана!
— Почему ты так думаешь?
— Так ведь они дружки были, как мы с Костей Яблоновым! И потом, дед Петро добряк из добряков... У него всегда всякие больные звери проживают... И сейчас Лидочка жила. Только не знаю, куда она девалась...
— Какая Лидочка?
— Козочка маленькая... Ее мать браконьеры месяц назад застрелили. Дед Петро их в район доставил, а козочку к себе взял. Из соски молоком выпаивал... Ну вот и приехали...
Машина остановилась в широком проулке, между двумя стоявшими немного на отшибе, очень похожими друг на друга домиками.
Оба дома двумя своими небольшими окнами смотрели друг на друга. Оба были огорожены штакетными изгородями, за которыми буйными зарослями разрослись бурьян вперемешку с крупными садовыми ромашками и душистым табаком. От калиток к дверям домов шли зеленые коридоры из вьющегося винограда «Изабелла».
Сейчас в левом домике одно окно было наспех заколочено снаружи листом фанеры.
«Через это окно был застрелен Свиридов!» — догадался майор Головко.
Он достал из полевой сумки ключ от двери, взятый у дежурного по отделу, и открыл калитку в правый палисадник.
— А можно, я с вами пойду, дяденька?! — робко попросил Тимофей.
Майор взглянул в умоляющие мальчишеские глаза и покачал головой:
— Нет, Тимофей, нельзя! Останься пока у калитки. Можешь понадобиться!
В доме была небольшая передняя и единственная комната, дохнувшая на майора спертым воздухом, пахнущим алкоголем, медом, невыветрившимися пороховыми газами. В простенке между окон стоял ничем не покрытый стол, на котором валялись куски недоеденного хлеба и колбасы, стояли бутылки и два стакана. Слева от стола, у стены, была неприбранная кровать с полуспущенным на пол одеялом, справа — кухонный шкафчик и старенький шифоньер. Над шкафчиком висела полка с книгами...
Майор Головко присел на стул и осмотрел стаканы. Они липли к рукам. Понюхав бутылки, майор определил, что здесь пили водку, смешанную с медом. Стаканы прилипали к столу и оставляли следы.
Майор присмотрелся к столу. Два таких следа оставили стаканы, стоящие на столе. Но был еще один, третий след — против кухонного шкафчика. А третьего стакана нигде не было...
Головко удовлетворенно кивнул головой и полез за сигаретами. Неясный шорох, донесшийся из-под кровати, насторожил его. Он протянул руку к кобуре и сразу же отдернул ее.
Из-под кровати выглядывала изящная, словно выточенная из красного дерева головка козленка с большими печальными глазами.
— Лидка! — позвал майор. — Иди сюда, Лидка!
Козочка вылезла из-под кровати, постукивая копытцами, подошла к человеку, ткнулась теплым носом в его руки и жалобно заблеяла.
— Ты голодна, бедная! — догадался майор. — А молока, понимаешь, у меня нет! Ну да сейчас что-нибудь придумаем! — Он взял козочку на руки и вышел из хаты. — Тимофей Забирко! — позвал он мальчишку, чья рыжая голова, как цветок подсолнуха, торчала из-за штакетника. — Иди сюда, Тимофей! Есть для тебя важное задание! Даже два. Прежде всего позови двух взрослых: мне нужны свидетели — понятые... А во-вторых, Лидку вот надо покормить. Молока найдешь?