Больше у парня ничего не было. Понятые охотно подписали протокол и обрадованно вышли. Андреев записал адреса, место работы и их отпустили. Теперь он держал в руках свой первый в жизни процессуальный документ.
— А ты, Веткин, садись и давай поговорим, — предложил Блинов, когда ушли понятые.
Тот сел, но говорить отказался.
Блинов попросил Желтых посмотреть за парнем, а сам вместе с Андреевым вышел из кабинета.
— Вот что, сейчас пойдешь допрашивать женщин.
— Как — допрашивать?
— Очень просто, — пояснил Блинов, открывая ключом дверь соседней комнаты. В ней было еще холоднее. Серело от пыли окно, сквозь которое еле проникал дневной свет. Стол был с таким же серым налетом. Видать, за ним давно не сидели. — Возьми у меня на столе ручку, чернильницу, бумагу и садись допрашивай. Главное, поточнее записать все, что расскажут тебе женщины. Но сначала запишешь их установочные данные.
— Что-что? — переспросил Василий.
Блинов удивленно посмотрел на него, но, вовремя спохватившись, пояснил:
— Установочные данные — это фамилия, имя, отчество, год, месяц и место рождения, место работы. Потом предупреди их о том, что говорить надо только правду и что за ложные показания они могут быть привлечены к уголовной ответственности по статье 182 Уголовного кодекса РСФСР. Учти, РСФСР, а не СССР. Есть кодекс республики, а не страны. Дашь им в этом расписаться, а затем будешь подробно фиксировать все рассказанное. Когда закончишь записывать, уточни вопросами все, что неясно. Понял?
Андреев кивнул.
— Ну и с богом! — Блинов ушел.
Андреев остался один. Он попытался осмыслить происшедшее, но не смог — в голове не было ясности. Промелькнувшие за этот час события как-то странно на него подействовали. Он понял единственное: времени на размышление нет. Надо приступать к работе — к той работе, ради которой он пришел сюда. Надо начать допрос. Он пошел за ручкой, чернилами, бумагой и пригласил к себе одну из женщин. Она вошла, испуганно озираясь, и села только после третьего настойчивого приглашения, почему-то развернув стул спинкой вправо. Отвечала на вопросы быстро, даже торопливо, и при этом дышала часто и шумно.
Василисе Петровне Макаровой было сорок шесть лет, но на вид она казалась старше. Должно быть, старил ее большой серый платок, опущенный до самых бровей и завязанный спереди большим торчащим узлом. Приехала из Владимирской области с картошкой, и, когда уже почти закончила распродажу, к ней вплотную подошли трое. В руках у них были пистолеты. Пригрозив, что убьют ее, если вскрикнет, отобрали все деньги. А что она могла сделать? У нее в деревне трое детей. Картошку взяла не только свою, но и родни. Деньги были нужны на покупку одежонки для ребятишек, а то им в школу не в чем ходить.
Андреев долго записывал все, что ему рассказывала женщина, стараясь не упустить ни одного слова. Он взмок от напряжения — в холодной комнате ему стало жарко. Закончив писать, понес протокол Блинову. Тот быстро пробежал все страницы, исписанные мелким и не очень четким почерком, и удовлетворенно хмыкнул:
— Молодец! Только дай ей теперь все прочесть, и пусть каждый лист подпишет. Главное, побыстрей.
Андреев пригласил вторую женщину. С ней разговаривать было легче, да и сам он, приободренный похвалой Блинова, чувствовал себя увереннее. Запись оказалась обстоятельной, со множеством больших и малых подробностей. Как и в тот раз, пошел к Блинову. Тот снова похвалил его и добавил:
— А теперь поди к дежурному, попроси, чтобы он подобрал нам еще двух парней, таких, как вот этот, и понятых. Проведем опознание. Ясно?
Андреев не очень представлял себе, что такое опознание, но спрашивать не стал. Только согласно кивнул. Блинов про себя отметил это, но тоже промолчал.
Когда Андреев, все сделав, вернулся к Блинову, тот ходил вокруг парня и монотонно приговаривал:
— Тебе ведь двадцать два года. Родился в советское время. Откуда в тебе столько жестокости и одновременно столько подленькой трусости?
Веткин сидел молча, низко опустив голову и глядя куда-то вбок, точно боясь встретиться с укоризненным взглядом следователя.
Блинов, не обращая внимания на Андреева, продолжал:
— Зачем же ты хотел меня убить? Разве это спасло бы тебя? Не я — другой допрашивал бы.
— Я не хотел, я с испугу.
— Ничего себе испуг — хвататься за оружие и стрелять в представителя власти!
— Ей-богу, не хотел! — И парень перекрестился.
— Ты что же, и в бога веришь?
— Верующий я.
— Вот тебе и раз! Так и бог вроде добру учит... «Не убий». Слыхал такую заповедь? Вот... А ты подлость творишь и — в бога веришь?
Андреев пока толком ничего но понимал, хотя старательно хотел разобраться в том, что происходило. Он никогда не видел так близко преступника и уж, конечно, не бывал в подобных ситуациях. Разве что в кино видел. Но там все действие шло как бы в отдалении, его лично задевало только душевно, умозрительно. А здесь он превратился из зрителя в участника. И произошло это превращение слишком быстро, без переходов и предварительной подготовки. За несколько часов все в его жизни перевернулось. Он не замечал времени, о нем напоминал голод.
Блинов же вел себя, как и прежде, непринужденно, естественно. Он задавал вопросы, ему отвечали. Привели еще двух парней и двух женщин. Следователь посадил Веткина рядом с ними, женщин-понятых — сбоку. Начал диктовать Андрееву протокол опознания. Василий записал, все фамилии, имена и отчества. Потом пригласили первую из женщин. Она заявила, что знает лишь одного из представленных ей, рассказала, как он вместе с двумя другими ограбил ее. Андреев все подробно записал в протокол. Когда и другая указала на Веткина и поведала свою историю, Андреев наконец понял, что такое опознание. Правда, к чему все это, зачем, еще не уразумел. Процедура казалась ему излишней: и так все ясно. Но спрашивать ни о чем не стал.
Когда закончилось оформление протоколов, Блинов вызвал дежурного и попросил увести Веткина в КПЗ.
— Постановление на арест принесу часа через два! — бросил он вдогонку милиционеру и повернулся к Андрееву: — Запомни, что важно не только найти преступника, не только его изобличить, но и юридически правильно оформить дело. Судить его будут по тем материалам, которые есть в деле. И коль доказательства собраны достоверные, в достаточном количестве — дело в суде решится правильно. Ну а ежели мы с тобой сплоховали, улики раздобыли тяп-ляп, дело могут вернуть на доследование или, что еще хуже, оправдать того, кто совершил преступление. Так что нам брак категорически противопоказан. Нам халтурить, подтасовывать — ни-ни! Батюшки, да слушаешь ли ты меня? — осекся Блинов, заметив отсутствующий взгляд Андреева.
Василий и вправду слышал голос Блинова откуда-то издалека. Кружилась голова. Он ловил себя на том, что не может никак сосредоточиться. Мешал голод.
Блинов вынул из кармана брюк большие, старинной работы карманные часы на цепочке, щелчком открыл крышку:
— Ого, уже без десяти три! Пора бы перекусить. Пошли поедим. Сегодня день вроде спокойный, можно себе позволить такую роскошь.
Андреев содрогнулся: ему-то казалось, что сегодняшний день уж отнюдь не спокойный. Скорее, трудный, особый. Чуть было не возразил Блинову, но решил промолчать, отметив про себя, что, видимо, бывают дни по сравнению с этим более суматошные и опасные.
Блинов повел его в райисполкомовскую столовую. Там было тепло и уютно. Им подали квашеную капусту с подсолнечным маслом, гороховый суп, картошку с крошечным кусочком свинины и кисель из брикетов, который он в детстве так любил, но уже забыл даже вкус его.
Ели не спеша, с удовольствием. Здесь после обеда в отдельной комнате, где было тепло и стоял фикус, разрешалось посидеть в кресле, покурить. Блинов повел туда Андреева. Они уселись рядом. Кроме них было еще несколько человек. Все молча курили.
Только они вытащили папиросы, как в комнату буквально вбежал дежурный по райотделу:
— Блинов, тебя ищут!
— Что такое? — недовольно проворчал Блинов, но тут же поднялся.