— Если попадется мне, к примеру, на улице тот тип, доставлю его в момент к товарищу Никифорову. Знай, мол, наших, дорогой начальник. Оплошность исправлена! А пока, Юрка, гнетет оплошность-то меня... Гнетет!
— Лицо его ты хоть помнишь?
— Ушанку он, паразит, на самый лоб нахлобучил...
— Давай, Яша, я еще чаю принесу!
— Валяй, неси!
Из кухни на сей раз Юрий возвратился в сопровождении двух шустрых ребятишек.
XVIII
Как-то на Лузинском рынке, около карусели старика Михалыча, остановились два оборвыша. Карусель в это время не работала, «отдыхала», и Михалыч собирался позавтракать ржаной краюхой, густо посыпанной солью.
— Дай, деда, кусочек, — несмело прошептал один из оборвышей с кудрявыми волосами, — а мы тебе забавные куплеты пропоем.
— Куплеты? — от такого предложения Михалыч даже рассердился. — Вы мне будете петь куплеты? Шкеты несчастные, елки-палки! Да лучше меня никто на здешнем базаре не поет! — и, растянув во всю ширь двухрядку, заголосил:
У коновязей заржали лошади, где-то замычала корова, а мальчишка-лоточник, проходивший мимо, восхищенно воскликнул:
— Ну и артист погорелого театра!
Михалыч же, положив двухрядку на брезентовый табурет, с гордостью сказал:
— Вот как! А хлебушком угощайтесь. Вишь, вы какие шкилетины, даже штаники спадают... Лакомитесь, лакомитесь, не стесняйтесь!
Так карусельщик Михалыч и познакомился с Ванюшкой и Витюшкой.
Через городской вокзал все еще шли в те месяцы эшелоны с бывшими беженцами. Война окончилась, и люди, потревоженные войной, возвращались на свои родные места. Порой случалось, от эшелонов оставались дети, чьи родители, не выдержав трудностей, умирали в дороге. Часть ребят пополняла детские дома и приюты, а другие попадали в компании беспризорников. Так было с Ванюшкой и Витюшкой. Изголодавшиеся и одичавшие, с нестрижеными волосами бродили они по городу, кутаясь в лохмотья. Ночью прятались на чердаках, в подвалах, в сараях.
— Дальше науку проходить будете? — поинтересовался Михалыч, когда Ванюшка и Витюшка, разделавшись с хлебом, рассказали ему свои печальные истории.
— Какую науку? — изумленно спросил старший, кудрявый Ванюшка, а младший, Витюшка, силясь понять старика, заморгал длинными ресницами.
— Беспризорную науку... Вот какую! — хмыкнув, пояснил карусельщик. — Но, по моему разумению, наука эта, попрошайство, воровство и прочая и прочая, ни к чему. Без нее жить веселее, с ней лишь здоровье испортишь: побить могут или в каталажку бросить.
— Мы не воруем! — обиженно возразил Ванюшка. — Мы песней-куплетом пропитание, дедушка, зарабливаем. Мы каталажки не боимся.
— Приятно слышать! — похвалил Михалыч. — Честные артисты не должны каталажки бояться. А что за песни ваш дуэт, к примеру, исполняет?
— Всякие... Перво-наперво про Маланью.
— Душевная ария, сам ее певал...
На следующий день Ванюшка и Витюшка опять подошли к карусельщику. Михалыч встретил их как добрых знакомых, снова поделился завтраком и охотно разрешил прокатиться на деревянных конях. А через неделю, когда мужик-помощник по имени Самсон, сидевший внутри карусели и крутивший перекладину, запил горькую и сбежал, старик, пригладив бороду, торжественно объявил:
— Хватит вам, ребятки, куплетами кормиться! Вот так... Желаю вас карусельному делу обучать.
Тут же, на базаре, он купил им дешевенькую, но вполне приличную одежонку и обутки, вечером остриг космы и сводил в баню. И вскоре Ванюшка и Витюшка стали с гордостью величать себя учениками рыжебородого Михалыча. Правда, все их учение сводилось пока лишь к одному: крутить карусель вместо Самсона.
Особой сложности для ребят в этом деле не было, да и Михалыч оказался по-настоящему добрым человеком: делился последним куском, зря не ругался, не бил.
— Если помру, — как-то, расчувствовавшись, сказал старик Ванюшке и Витюшке, — карусель и гармонь вам в наследство отпишется...
Этих-то двух «учеников» и привел сейчас Юрий в свою комнату. Михалыч, разгневавшись, выставил их на кухню: ребята мешали репетировать новую программу. Вместо того чтобы сидеть смирно и слушать, они, если старик слишком завывал или пускал «петуха» на высокой ноте, прыскали в кулак.
— Неславно благодетеля-то обхихикивать! — с улыбкой пожурил их Яша, когда ребята, перебивая друг друга, рассказали о своей провинности. — Михалыч, почитай, втрое постарше вас обоих, вместе взятых!