— А гирокомпас?
— Это меня и волнует, — Ромашов подозвал к себе штурмана. — Пишите заявку, укажите в ней все, что надо. Я думаю, что адмирал Журавлев даст нам добро...
— А если не даст? — сощурил глаза старпом. — На одном магнитном компасе рискованно идти штормовым морем.
— Если что, я постараюсь убедить адмирала.
Ромашов сошел с мостика и направился в радиорубку. Дверь была чуть открыта, за столом сидел Грачев. Он что-то старательно чертил на бумаге, разложив ее на квадратном столике. Увидев командира, он встал и доложил о том, что готовит тексты для тренировки радистов.
— Вот что, Грачев, мне нужна связь с начальником штаба флота. Срочно...
— Есть!.. — Грачев тут же стал настраивать радиоаппаратуру. То, что командир не вызвал его на мостик, а сам пришел в радиорубку, ему польстило, и он старался как можно скорее наладить связь.
Ромашов сидел на стуле-вертушке угрюмый, болела голова от бессонницы, от всего пережитого за эти десять суток учения. А тут еще предстоит разговор с адмиралом. «Ну и что, разве я виноват в том, что случилось? — спросил себя Ромашов и сам же ответил: — Ни я, ни штурман... У механизмов, как у человека, есть свой предел...»
— Связь установлена, — доложил Грачев и передал Ромашову трубку радиотелефона.
— Это кто, первый? Так, ясно... Докладывает пятый. Прошу вашего разрешения зайти в Ленинградскую военно-морскую базу... Да, да, крайне необходимо — вышел из строя гирокомпас. Только на один день... Вас понял: бросить якорь на рейде... Добро, товарищ первый, вас понял... — Ромашов легко вздохнул. — Кажется, адмирал не сердится.
«Гордый» бросил якорь на рейде. Был тихий вечер, солнце скатилось за горизонт, окрашивая края лохматых туч в бронзовый цвет. Ромашов долго разглядывал порт в бинокль, потом обернулся к старпому:
— Всегда волнуюсь, когда смотрю на Питер... — помолчав, добавил: — Дед мой тут на Путиловском заводе работал, сражался на баррикадах. А отец в Великую Отечественную оборонял Ленинград. Здесь и погиб. И сам я вырос в этом славном городе... Ну, а где штурман?
— Я тут, товарищ командир, — штурман показал бумаги. — Подпись ваша нужна и печать, а так все готово.
Они прошли в каюту.
— Хлебнули моря вдоволь, теперь бы отдохнуть, но что поделаешь? То одно, то другое... — сказал Ромашов, снимая реглан, на котором пятнами осела морская соль. — Да, старпом, где там наш командированный?
Грачев шагнул из-за двери:
— Слушаю вас, товарищ командир.
— Слушаешь, да? — усмехнулся Ромашов. — Ну так слушай... У тебя, кажется, кто-то есть в городе? — И он прищурил глаза. — Сутки будем стоять, можно сойти на берег. И вот еще что, тут у матроса Сергеева, радиометриста, мать в тяжелом состоянии. Когда уходили на учения, он никому не доложил об этом. А теперь вот сказал... Я решил отпустить его, так что проводите матроса в аэропорт, а уж потом — по своим делам. К утру быть, ясно? — Он взглянул на штурмана. — Может, и Грачев с вами пойдет?
— Не надо, товарищ командир, я сам все сделаю. Я ведь раньше служил здесь...
— Ну, ну, значит, вам и карты в руки. Ладно, пора вам, товарищи, катер у борта...
«Только бы Иру застать дома!» — обрадовался Петр. Матроса он посадил на самолет, а сам спешил к девушке.
...Комнату для Иры Серебряков снимал у матери сослуживца на Невском проспекте, в высоком старинном доме с балконами. Грачев нашел его быстро. Поднялся на третий этаж. Где-то слышалась музыка. Но вот она утихла, и Петр нажал кнопку звонка. Дверь открылась, и он увидел седую женщину с черными живыми глазами. Она ласково спросила:
— Вам кого, молодой человек?
— Простите, Иру Серебрякову.
— Вы ее брат, из Севастополя?
— Нет, я с Севера. Я... — Петр замялся. — А вы Елизавета Петровна?
— Да, — Она улыбнулась. — Проходите, пожалуйста. Ира сейчас придет.
Петр снял шинель. Комната была уютной. На стене он заметил портрет капитана 1 ранга с командирским значком на груди. Хозяйка перехватила его взгляд.
— Сынок мой, — сказала она и глухо добавила: — А муж погиб в блокаду... Сын тогда плавал на Севере. Он у меня штурман...
Скрипнула дверь, и в комнату вошла Ира. Увидев Петра, вся встрепенулась, шагнула было к нему, но тут же замерла на месте.
— Вот радость-то, а? — наконец-то выдохнула она. — Здравствуй, Петя!
Петр смущенно пожал ее руку.
— Ты надолго?
— Утром уйдем...
— Как там отец?
— Жив, здоров. Все в морях...
— Я очень соскучилась по дому, — грустно сказала Ира.
Помолчали.
— А я ждал от тебя писем, — тихо обронил Петр.
Она встала, подошла к окну. Он услышал, как у нее хрустнули пальцы.