— Ты как-то говорил, что корабль — это дом, живущий по своим особым законам.
— А что, разве это не так?
— Я о другом. — Она помолчала. — Жить по законам... А человека выбирают на всю жизнь. По каким законам выбирают? Да и выбирают ли? Понравился тебе, думаешь — добрый, любит. Вроде бы все по закону оформили, бумага с гербом и печатью есть. А разглядишь — не то, совсем не то...
Пока она говорила, Петр стоял неподвижно. Казалось, он думал о чем-то своем. И даже когда она умолкла, он не шевельнулся.
— Тебе здесь нравится? — тихо спросила Ира.
— Уютно и... — Петр запнулся, глядя на нее.
— И еще что?
— Ты рядом...
Помолчали, потом она сказала, что ей надо в институт, на собрание.
Петр с чувством обиды заметил:
— Ну что ж, иди...
Петр встал. Ира сказала ему, улыбнувшись:
— Жду тебя в парке к десяти часам.
Петр надел шинель.
...Он долго бродил в парке, поглядывая на часы. Моросил мелкий дождь, город окутывал туман. Было сыро и зябко, как в Заполярье. Петру не верилось, что совсем недавно его стегали в море штормы, норд-ост обжигал лицо. А в парке тихо, только капли дождя падали с деревьев и гулко стучали по спине. То там, то здесь прогуливались молодые пары. Гуляющих стало больше, когда перестал дождь и заиграла музыка.
«Разговор будет решительный, — размышлял Петр, ожидая Иру. — Пусть твердо скажет: да или нет».
— Ты уже здесь? — услышал он за спиной голос Иры.
Петр взял ее под руку, и они, зашагали по аллее. Он чувствовал ее локтем и боялся смотреть ей в глаза, потому что в эту минуту она была ему так близка. И чтобы хоть как-то унять волнение, он сказал:
— О том, что я здесь, у тебя, никто не знает.
Она подняла тонкие брови, усмехнулась:
— Даже комбриг Серебряков?
Петр с улыбкой повторил:
— Даже комбриг Серебряков, хотя он и послал меня на учения.
— Ах вот оно что, — Ира тоже улыбнулась. — Тогда завтра утром я позвоню папе и пожалуюсь на тебя.
Он долго молчал. Наконец сказал:
— Я должен с тобой поговорить... Ведь ты уезжаешь на практику?
— Уезжаю, — тихо отозвалась Ира, и в ее голосе он почувствовал грусть. — Надо, потому и еду.
— А когда к моей маме поедем? — спросил Петр. — Ведь она давно хочет видеть тебя?
Из-за тучи выглянул серп луны, выхватил из темноты лицо Иры; оно было серьезным и чуточку опечаленным.
— Вернусь и съездим, — тихо сказала она. — Ты жди меня и отпуск пока не бери, ладно?
— Подумаю...
Они вышли на набережную Невы. Река под луной была масляной и серебрилась.
— Ира... — с волнением в голосе заговорил Петр, — нам надо решать...
— Что решать?
— Ведь ты всегда со мной... — Он потупил взгляд, голос его дрожал. — И в море, и на берегу. Но это в мыслях. А я хочу, чтобы это было в действительности...
Она открыла дверь, и они вошли в комнату. Ира свет не зажгла.
— Садись... — Она подошла к нему вплотную, и Петр увидел в ее глазах странный блеск. Он затаил дыхание.
В окно заглянула луна, осветила его лицо.
— Ты... Ты любишь меня? — Голос у Иры дрогнул, она уткнулась ему в грудь.
— Очень...
— И я...
Она плакала. Петр целовал ее мокрые от слез щеки.
На рассвете он уходил на корабль. Ира не спала, она лежала в кровати, укрывшись розовым одеялом и молча наблюдала, как он одевался. В окно пробивался свет, и предметы в комнате приобретали яркие очертания. Теперь она ясно видела его лицо — уставшее, задумчивое и такое милое... Она задвигалась, и Петр услышал у себя за спиной не то вздох, не то стон.
— Ты чего это? — спросил он, наклонившись к ее изголовью. Глаза Иры горели как маленькие черные угольки.
— Ты уходишь, а я тут одна, — тихо отозвалась Ира, прижимая его голову к груди. — Может, еще побудешь?
— Нет, Ириша, не могу. Корабль скоро уходит. Суток через пять я вернусь к себе на Север.
Он слышал, как она повернулась на бок; темнота в комнате какая-то тихая, тяжелая, кажется, прислушайся и услышишь, как глубоко и неровно дышит Ира, как гулко бьется ее сердце.
— Ты счастливый? — тихо спросила она.
— Очень... — Петр поцеловал ее в теплые губы.
— Передай папе, что у меня все хорошо, скоро уеду на практику.
— Скажу...
— А еще что скажешь? — она улыбнулась, зарыла пальцы в его густой чуб.
— Что теперь ты — моя жена.
— Ну, ни пуха тебе, ни пера, — Ира обняла его на прощание. — Береги себя...
Через пять суток «Гордый» вошел в бухту и ошвартовался. Еще издали Грачев увидел на причале Серебрякова, он стоял с флагманским штурманом и о чем-то разговаривал.
«Только бы меня не трогал», — вздохнул Петр. Все эти дни, после встречи с Ирой, он не находил себе места — Ира стояла у него перед глазами; будто наяву он видел ее милое лицо, слышал тихий ласковый голос: «Береги себя...»