— Каков гусь! это с духовным-то лицом так поговаривает! - прервал Терпибедов, - а вы еще доказательств требуете!
— Как выгнали, это, они меня, иду я к себе домой и думаю: за что он меня обидел! Я к нему с утешением, а он мне на это: "Пошел вон!" Иду, это, и вижу: на улице мальчишки играют. И только, значит, завидели меня, как все разом закричали: "Поп! поп! выпусти собаку!" [Детская крестьянская игра. Берут полевой цветок и ждут, пока из чашечки его выползет букашка; в ожидании кричат: "Поп! поп! выпусти собаку!" (Прим. М. Е. Салтыкова-Щедрина)] Подошел я к одному: "Друг мой! кто тебя этому научил?" - "Новый учитель", говорит. К другому: "Тебя кто научил?" - "Новый учитель", говорит. - "Нехорошо, говорю, дети! Когда я у вас в школе учителем был, то вы подобных неистовых слов не говаривали!.." А нового-то учителя, только за две недели перед тем, господин Парначев из губернии вывез. В столь короткое время - и уж столь быстрые успехи ученики сделали!
— Так вы прежде учителем в школе были?
— Был-с, и прошедшею осенью, по проискам господина Парначева, сменен-с.
— За что ж вас сменили?
— А за то, собственно, и сменили, что, по словам господина Парначева, я крестьянских мальчиков естеству вещей не обучал, а обучал якобы пустякам. У меня и засвидетельствованная копия с их доношения земскому собранию, на всякий случай, взята. Коли угодно...
— Гм!.. да! возвратимся прежде к вашему случаю. Из рассказа вашего я понял, что вы не совсем осторожно слушали у дверей, и господину Парначеву это не понравилось. В чем же тут, собственно, злоумышление?
— Позволю себе спросить вас: ежели бы теперича они не злоумышляли, зачем же им было бы опасаться, что их подслушают? Теперича, к примеру, если вы, или я, или господин капитан... сидим мы, значит, разговариваем... И как у нас злых помышлений нет, то неужели мы станем опасаться, что нас подслушают! Да милости просим! Сердце у нас чистое, помыслов нет - хоть до завтрева слушайте!
— Да, но, с точки зрения общественной безопасности, этого факта все-таки недостаточно. Повторяю: из рассказа вашего я вижу только одно, что вы подслушивали...
— Не подслушивал, а как бы сказать - хотел достойные примечания вещи усмотреть.
— Ну, да, подслушивали. Вот это самое подслушиванием и называется. Ведь вы же сами сейчас сказали, что даже не успели "потрафить", как господин Парначев отворил дверь? Стало быть...
— А по моему мнению, это не только не к оправданию, но даже к отягчению их участи должно послужить. Потому, позвольте вас спросить: зачем с их стороны поспешность такая вдруг потребовалась? И зачем, кабы они ничего не опасались, им было на цыпочках идти? Не явствует ли...
— А я полагаю, что это затем было сделано, чтоб вы вперед подслушивали умеючи. А вы вот подслушиваете, да ничего не слышите!
— Извините меня! Довольно неистовых слов слышал: свобода, эмансипация, протолериат!.. И, опять-таки, случай с ребятишками... не достаточно ли из оного явствует...
— Слушайте-ка! ведь вы сами отлично знаете, что это детская игра?
— Но почему же они предприняли именно ее, а не другую какую игру, и предприняли именно в такой момент, когда меня завидели? Позвольте спросить-с?
— Об этом вы бы у них спросили!
— Стало быть, по мнению вашему, все это - дело возможное и ненаказуемое? Стало быть, и аттестация, что я детей естеству вещей не обучал, - и это дело допустимое?
— Ежели вы находили эту аттестацию для себя обидною, то вам следовало ее той инстанции обжаловать, от которой зависит определение сельских учителей.
— Позвольте мне сказать! Имею ли же я, наконец, основание законные свои права отыскивать или должен молчать? Я вашему высокородию объясняю, а вы мне изволите на какую-то инстанцию указывать! Я вам объясняю, а не инстанции-с! Ведь они всего меня лишили: сперва учительского звания, а теперь, можно сказать, и собственного моего звания...
— Ну, это что-то уж мудрено!
— Напротив того, даже очень легко-с. Позвольте мне объяснить. После того случая, о котором я имел честь вам сообщить, поселилась между нами заметная холодность, а с ихней стороны, можно сказать, даже ненависть. Я доношение - и они доношение; я в губернию - и они в губернию. Что они там говорили, какие оправдания против моих доношений принесли - этого я не знаю. Знаю только, что наряжено было надо мною следствие, якобы над беспокойным и ябедником, а две недели тому назад пришло и запрещение. И выходит теперь, что я запрещенный поп-с! Ужели и этого в глазах начальства еще недостаточно?