Выбрать главу

А немцы, чудно право, ведут себя, ровно слепые. Что бы им всем гуртом навалиться на меня! Так нет же, не наваливаются… Вставил я новую обойму в автомат, строчу по ним без передышки. А сзади огонь все приближается. Поворачиваю я туда голову и вижу: ползет ко мне какая-то тень, несколько шагов до меня осталось… Хватаю гранату, да так в руке с нею и застываю. Слышу, зовет меня кто-то по имени: «Силе, Силе!» Барбу! Пополз я ему навстречу, хоть поджилки и трясутся. А он мне шепчет: «Немцы то были!» Это он про тех, что курили…

Подползли мы друг к другу вплотную — чувствую, как он мне в лицо дышит. Огонь немцев словно начал к тому времени стихать. Тут Барбу приподнялся на локте и протягивает мне что-то. «Силе, — говорит, — будто полоснули они меня по ноге». Гляжу — бинт. Разрываю ему штанину, накладываю на ногу повязку. Рана, видать, нетяжелая, а все же чувствую, что больно ему — нога вся напряглась. «Что же нам делать, Силе?» — спрашивает он меня. «Черт бы тебя побрал! — огрызнулся я. — Ведь тебе же приспичило идти за языком!.. Вот и расхлебывай теперь!..» «А я думал, раз дорогу знаю, нетрудное будет это дело», — объяснил он. «Нетрудное! — передразнил я его. — Крышка нам с тобой, брат! Сложим здесь кости за сотни километров от нашей границы».

Он растерялся, молчит, думает. Вижу, и его страх начал пробирать. Задрожал весь, когда снова стали над нами пули скрещиваться. И с одной стороны летят, и с другой. Не знаешь, куда и спасаться… Поползли мы снова по ельнику, чтобы улизнуть как-нибудь из этой ловушки. И вдруг останавливается мой Барбуле и начинает хохотать. И хохочет, и хохочет, удержу нет. И такая взяла меня на него злость, что в пору навести на него автомат и порешить на месте… «Слышь, Силе, — говорит наконец. — Пришла мне в голову идея!» «А пропади ты пропадом со своими идеями!» — вырвалось у меня. «Нет, ты послушай, — говорит, — иначе нам не выбраться. Ты, — и он ткнул меня пальцем в грудь, — стреляй в эту сторону, а я буду стрелять в другую. Натравим их друг на друга, а сами айда сюда, вправо. Пусть себе лупят друг дружку на здоровье!..»

— Ха-ха-ха! — прервал рассказчика оглушительный хохот.

— Который это Барбу?.. Сын Мэкицы?

— Ну и башковитый же парень!

Хохотали опять долго, неудержимо. Некоторые из сидящих даже на спину попадали, а кто помоложе — пинали друг друга, чтоб пробиться ближе к рассказчику. Когда смех наконец стих, Василе возобновил рассказ.

— Сказано — сделано! Улеглись мы с ним оба на землю, я в одну сторону, он — в другую и пошли: я стреляю, он стреляет, я гранату бросаю, он бросает. Завязался между немцами форменный бой. И мы здорово стреляли, а немцы такую пальбу развели, что небо с овчинку показалось. Пули и гранаты, хоть и скрещиваются над нашими головами, а все на них же обрушиваются, А когда мы распалили их так, что дальше некуда, дернул меня Барбу за рукав и шепнул: «Ну, а теперь, Силе, давай сматываться. Зарядили мы фрицев, хватит им теперь до утра!»

И тихохонько, тихохонько, ползком да ползком стали мы загибать вправо… Бой немцев между собой был в полном разгаре… Одна сторона даже минометы в ход пустила. Взрывы, огонь, дым, трассирующие пули! Да что говорить — война по всем правилам. Тут я и говорю Барбу: «Теперь, когда они так заняты, айда назад в роту». «Как, без языка?» — набросился он на меня. «К черту язык», — начал было я убеждать его. Да куда там! Разве его уговоришь! Уперся, и ни в какую. «Найдем языка, тогда и пойдем, — твердит. — К утру, когда устанут друг в друга палить, вернемся сюда. Может, удастся тогда захватить языка».