Там, на вершине, вздымалась устремленная к небу гигантская красноватая железная мачта, поддерживаемая мощными стальными тросами. С изумлением начал я рассматривать ее, но, бросив взгляд на часы, увидел, что приближалось время атаки. Тут затрещал телефон. На проводе был командир батальона, он разговаривал со всеми командирами рот сразу.
— Знаете, что вам предстоит атаковать? — спросил он торопливо; очевидно, он тоже следил за часами. — Взгляните наверх. Видите железную мачту? Это — радиомачта станции «Дунай»…
В эту минуту раздался оглушительный грохот — наша артиллерия открыла по позициям гитлеровцев ураганный огонь. Земля содрогнулась до основания, к небу взметнулись гигантские столбы земли и дыма, окутав высоту и мачту непроницаемой дымовой завесой. Вскоре мы уже ничего не могли различить перед собой — ни проволочных заграждений, ни террас с их мощными укреплениями, ни железной мачты на вершине. Тогда и мы поднялись из окопов и бросились в атаку. Не знаю, как достигли мы первой террасы, но тут нам пришлось залечь. Немцы обрушили на нас убийственный огонь. На этой же линии были остановлены вторая и третья цепи… Здесь, возле первой из террас, полегло до половины нашего личного состава…
Потихоньку мы начали перегруппировываться, готовясь к новому штурму… Командир полка дал мне задание набросать для него схему расположения немецких укреплений, поскольку мне удалось их увидеть на расстоянии нескольких десятков шагов. Я сделал набросок и оглянулся, отыскивая, с кем бы отправить его в штаб. С удивлением увидел я возле себя Мурю. Один из рукавов его кителя был разорван сверху донизу, из руки сочилась кровь. Он был перепачкан землей, черен от дыма и копоти, глаза горели мрачным огнем…
— Дядюшка Думитре, — протянул я ему бумагу, — доставь ее в полк… Но сначала загляни в санпункт, перевяжи руку…
Он взял у меня бумажку дрожащей рукой и крадучись двинулся вдоль окопа под немецкими пулями.
Мы еще раз атаковали первую террасу и опять безуспешно. Между нами и немцами лежали наши убитые и раненые, но мы не в состоянии были подобрать их… К полудню, когда после пяти часов безрезультатных атак рассеялась дымовая завеса, закрывавшая от нас высоту, и на ее вершине вновь вырисовывалась красноватая железная мачта, мы уже снова находились в наших окопах, из которых вышли на рассвете на первый штурм горы. Склон ее был теперь еще сильнее разворочен снарядами, в проволочных заграждениях зияли новые пробоины, а мачта накренилась на одну сторону… И все же, как нас известили с командного пункта, радиостанция «Дунай» продолжала функционировать и слать в эфир свои отравленные ядом гитлеризма сообщения. Это вызвало взрыв негодования у бойцов.
— В атаку! Положим конец этой мерзости!
— Бешеные собаки, — сердито выругался один пулеметчик. — Все еще рычат!
— Заткнем им глотку… землей!
— Атакуем, господин младший лейтенант! — кричали бойцы наперебой, наседая на меня.
Но нам все же пришлось задержаться — к нам на помощь двигалась мощная колонна советских войск. До ее прихода мы должны были оставаться на занятых позициях, выслав ей навстречу проводника, который бы провел ее к высоте. И так случилось, что мой выбор снова пал на Мурю, хотя он только что вернулся из штаба полка. Я велел ему отправиться в село, где мы провели ночь и куда должны были прибыть к вечеру советские части, чтобы вместе с нами вновь атаковать на заре высоту триста десять.
Все это произошло 8 мая 1945 года…
К вечеру прибыла к нам на смену свежая рота, а мы вернулись в наш фруктовый сад, где провели прошедшую ночь. Сейчас сад, околица и все село были забиты советскими частями и их мощной боевой техникой — танками, тяжелыми орудиями, «катюшами». Муря, нетерпеливо ждавший нашего возвращения, повел нас на какой-то двор с полуразрушенными постройками, вблизи фруктового сада, где мы встретились с советскими воинами. Наши и русские уселись вперемежку, чтобы поужинать и покурить.