Перепуганный, я кинулся к отверстию, протиснулся между Андреем Ивановичем и Мурей и замер, пораженный открывшимся перед моими глазами зрелищем: вся линия фронта пылала. Непрерывно взлетали ракеты — синие, красные, зеленые, белые. Сверкали и переливались нити трассирующих пуль… И среди этого моря огня снова вырисовывалась на фоне темного неба красноватая железная мачта на высоте триста десять, еще ниже склонившаяся к земле… Там, над линиями немецких укреплений, царила глубокая, почти зловещая тишина… А у нас здесь внизу, на дворе разрушенной чешской усадьбы, румынские и советские бойцы обнимались, бросали вверх фуражки и сотрясали ночную тьму неистовыми криками:
— Ура-а-а! а-а-а! а-а-а!
С недоумением спросил я Мурю:
— В чем дело, Думитре?
— Мир, господин младший лейтенант! — ответил он, пьяный от радости. — Мир! Мир!
— Мир! — раскатисто выкрикнул Андрей Иванович, размахивая над головой фуражкой. — Миру — мир!
Огонь постепенно стихал. На фронте снова установилась тишина, тяжелая, глубокая, страшная. Все кругом словно замерло. Застыли звезды на небе. Застыл воздух, даже время прекратило, казалось, свой непрерывный бег. Словно наяву, почувствовал я, что сейчас, в это самое мгновение, жизнь и время готовились сделать свои первые шаги в новый мир… и вздрогнул. Меня глубоко потрясло это первое мгновение мира. Я поверил тогда, что человечество сможет действительно добиться вечного мира на земле. Это мгновение показалось мне воплощением потрясающего величия этого чаяния. И опять яростно затрещали винтовки, застрочили пулеметы, забухали орудия. Небо вновь заиграло разноцветными огнями. Неистовый грохот и шум заполнили пространство между небом и землей, и, перекрывая их, неслись ввысь, гремели радостные крики людей, как победная песнь, как могучий гимн освобожденного человечества.
— Эх, Андрей Иванович, — услышал я голос Мури. — Дал бы господь нам теперь здоровья, чтобы могли мы порадоваться на будущую светлую жизнь!
И оба бойца, румын и русский, обнялись, крепко прижав друг друга к груди, и расцеловались в обе щеки, украдкой смахивая набегающие слезы.
* * *Я еще продолжал наблюдать из отверстия в крыше за игрой огней, когда меня позвали вниз, на двор, принять пакет. Я его распечатал тут же среди бойцов и зачитал вслух приказ. Война действительно окончилась четверть часа тому назад. Это сообщение вызвало новый взрыв ликования. Но в приказе мне поручалось выделить из нашей части парламентера, который бы вместе с представителями других воинских подразделений, наших и советских, направился на высоту триста десять сообщить засевшим там немцам, что весь их фронт от Балтики до Вены рухнул, что подписаны условия капитуляции, поэтому бессмысленно оказывать дальнейшее сопротивление, и предложить им сдаться. Подумав, я снова остановил свой выбор на Муре. Вызвал его к себе с чердака, критически осмотрел со всех сторон, заставив несколько раз повернуться, и приказал:
— Даю тебе четверть часа. За это время ты должен побриться, надеть лучшее обмундирование, которое сможешь найти в роте, сменить винтовку на автомат и явиться ко мне.
Он посмотрел на меня ошалело. Но приказ есть приказ! Он тотчас отправился его выполнять, сопровождаемый бойцами. Многие тут же стали скидывать с себя шинели и кителя, протягивая ему кто ремень или противогаз, кто каску или автомат. Не знаю, где удалось раздобыть ему бритву и у кого он занял обмундирование, только точно через четверть часа он предстал передо мною чисто выбритый и вырядившийся, как на парад. Я еще раз оглядел его со всех сторон, велел вытереть сеном сапоги и отправил в штаб полка.
Установилась наконец тишина и на немецком фронте.
К рассвету все румынские и советские части были подтянуты к переднему краю. На селе, замаскированные в саду и на огородах, остались только советские танки, орудия и «катюши».
Итак, заря застала нас в тех же окопах, на том же склоне горы, где мы накануне пролили столько крови. Над нами возвышались все те же три укрепленные террасы и так же стояла, склонившись к земле, железная мачта на ее вершине. Мы ждали наготове, чтобы по первому сигналу ринуться в последний штурм.
Случайно парламентерам пришлось пройти мимо наших позиций, возможно потому, что они ближе всех подходили к немецким линиям обороны.
Делегация, руководимая советским офицером, ненадолго задержалась возле наших окопов, чтобы исследовать проходы в минных полях и в проволочной сети. Я очень обрадовался, когда увидел среди советских парламентеров и Андрея Ивановича. Они с Мурей стояли рядом, улыбаясь друг другу. Воспользовавшись короткой остановкой парламентеров, мои бойцы окружили Мурю, чтобы дать ему последнее напутствие.