Позднее я отдал себе отчет в том, что более всего возбуждала меня именно эта нереальная, необычная тишина, лишенная напряжения и волнения. Мне нужно было овладеть собой, чтобы быть в состоянии выносить ее тяжесть. Это была тишина, которая угнетала тебя, в которой ты растворялся, как пар. Не вытерпев, я быстрыми шагами направился к немецким позициям. Перемахнул через разрушенный окоп, перепрыгнул через несколько свежих воронок от снарядов, обогнул густой куст шиповника и вступил на ничейную землю.
— Господин младший лейтенант! — испуганно схватил меня за руку Чионка.
— Оставь! — успокоил я его. — Нам нечего бояться.
Все же некоторое время мы пристально всматривались в багровое зарево по ту сторону фронтов. В это мгновение новая мощная огненная вспышка разорвала ночную тьму. И я увидел совсем рядом сеть проволочных заграждений. Сделал знак связному. Перекинув на грудь автоматы, мы двинулись к ней. Молча пересекли развороченную снарядами, словно дикими кабанами, пашню, миновали покрытое жалкими редкими всходами ржаное поле, до которого никакой ценой не смогли добраться накануне, и стали крадучись перебегать от воронки к воронке.
Перед сетью проволочных заграждений мы остановились. Над немецкими позициями продолжала царить все та же тишина — она стала словно еще глубже. Все сильней полыхал край черного неба, освещая кровавым светом окрестности. Мы замерли, испугавшись густой черной тени, которую отбрасывала проволочная сеть, и пустоты немецких окопов. По ту сторону проволочных заграждений простиралось подлинное царство мертвых, холодное, зловещее, наводящее ужас. Ночь казалась черным окровавленным покрывалом, накинутым на землю, тишина — словно застыла. И вдруг до нашего слуха донесся жалобный зов:
— Kamerad!.. Kamerad!..
Мы вздрогнули — так страшен был этот крик среди мертвой тишины окопов. Эхо отозвалось на него далеким приглушенным стоном. И снова воцарилась тишина, холодная, непроницаемая, пугающая. Я вдруг почувствовал, что кровь бросилась мне в голову, в ушах зазвенело, лихорадочно забился пульс на висках…
— Оставайтесь здесь! — крикнул мне Чионка и, пригнувшись, с автоматом наперевес стал осторожно пробираться сквозь проволочную сеть. Вскоре он скрылся в ее черной паутине, а через несколько мгновений вынырнул уже по другую ее сторону. Его высокая статная фигура четко выделялась на кроваво-красном фоне пылающего неба. Он знаком подозвал меня, и я по его следам протиснулся сквозь колючую проволоку.
В нескольких шагах начинались линии обороны немцев. Справа я увидел развороченные окопы с вздыбленными брустверами и ясно различил в них места пулеметных гнезд, а между ними густую цепочку чернеющих ячеек для стрелков. Вдруг Чионка, схватив меня за руку, рывком пригнул к земле: прямо на нас глядело черное разверстое дуло пулемета. Я лег на землю затаив дыхание, держа палец на спусковом крючке, а Чионка осторожно пополз вдоль окопа с гранатой в руке. Возле пулемета он вскочил и взмахнул рукой. Но тут же опустил ее и застыл на краю окопа. Я приблизился к нему. Возле пулемета с полной обоймой никого не было… Рядом на земле лежали брошенная немецкая шинель, одеяло, квадратная синеватая каска, противогаз… В окопе было несколько закрытых ящиков с патронами и один раскрытый с черными гранатами, уложенными в нем, как стальные яйца. Позади пулемета, на краю воронки от снаряда, валялись автоматы и ружья, несколько свернутых в трубки плащ-палаток и алюминиевые солдатские котелки. Чионка поднял один, из которого торчала ложка. На дне оставалось еще какое-то варево.
— Они только что ушли, — пробормотал он, словно про себя, и выпустил из рук котелок. Тот покатился по земле, упал в яму и зловеще звякнул, ударившись о пулемет. Тишина после этого показалась еще глубже, еще страшней. В этот миг снова раздался жалобный крик: Kamerad! Kamerad! — Он звучал теперь глуше, слабей.
Мы стали исследовать немецкие окопы в той стороне, откуда доносился звук. Ночь то освещалась кровавым заревом, то снова погружалась во тьму.
— Наверное, раненый! — шепнул Чионка взволнованно. — Борется со смертью.
Мы снова пошли на голос. Миновали другие траншеи и окопы, развороченные, обрушенные снарядами, и вступили в зону, где земля была буквально перемолота, превращена в пыль нашей артиллерией. Десятки и десятки трупов, затянутые в мышино-серые мундиры с серебристыми петлицами, лежали распростертые, смешанные с землей, свисали с окопов, скорчились на дне широких ям. И всюду валялись брошенные винтовки и пулеметы, патроны и гранаты, размотанные пулеметные ленты, темные стальные каски, ящики с боеприпасами, противогазы… При вспышках зарева все это нагромождение боевой техники и растерзанных, изуродованных трупов казалось омытым кровью…