Снаружи огонь немцев усилился. Своды подвала глухо гудели. Временами подвал содрогался от взрывов наших снарядов. Мне было смертельно обидно, что именно в это время прекратилось движение между зданиями на Венгерской улице и «каменным домом». Почти полчаса пришлось мне ждать, пока из развалин «каменного дома» выскочил, держа кабель в руке, розовощекий телефонист в очках. Я дал ему отбежать семьдесят — восемьдесят шагов к месту обрыва телефонного кабеля. Спокойно прицелился и в тот момент, когда он стал соединять концы оборванного провода, выстрелил. Он упал, распластав руки, словно кто-то дернул за них в разные стороны. Вскоре из «каменного дома» опять вышел телефонист и зашагал вдоль телефонного кабеля. Он уже не шел во весь рост, а, как змея, испуганно дополз до убитого телефониста, взял концы провода… Я снова так же спокойно прицелился и выстрелил… Второй связист упал рядом с первым, уткнувшись головой в землю…
По правде сказать, мне начинала нравиться эта игра. Я сразу понял, что этот телефонный кабель стал хорошей приманкой для немцев… «Здесь я вас и пощелкаю по очереди!» — подумал я. И в самом деле, восстанавливать обрыв отправился третий телефонист, на этот раз со стороны Венгерской улицы. Я и ему дал подойти к тем двум. Однако я поспешил и выстрелил как раз в тот момент, когда он нагнулся, чтобы соединить концы провода. Только пулю понапрасну загубил! Я прицелился опять и выстрелил во второй раз, когда тот стянул на груди концы провода. Упал и он… Все трое лежали голова к голове, словно прилегли поговорить по секрету.
Вот и все, что я мог сделать в этот день; девять из одиннадцати патронов попали в цель. Наступили сумерки, немцы и наши вскоре замолчали. Положив винтовку на деревянный ящик, я пошел в котельную. Там я зажег спичку, поднял ее над головой и убедился, что ефрейтор на своем месте. Я чувствовал сильную усталость. Растянувшись на немецких шинелях, я тотчас уснул.
Спал я мертвецким сном до полуночи. Меня разбудило странное царапанье, словно кто-то тер друг о друга звенья цепи. Только спустя какое-то время я понял, что этот шум доносится с той стороны, где был привязан ефрейтор. Я поднялся на локоть и быстро зажег спичку. Немец стоял на ногах, прижавшись спиною к трубам, к которым он был привязан за руки. Пока догорала спичка, я опять увидел возбужденный, полный решимости взгляд. Я сделал ему знак сесть на шинель. Вторую спичку я зажег прямо перед его ртом, который был заткнут пилоткой. Я взял в руки висевшие у него на груди часы, взглянул, сколько времени осталось до рассвета, и отвернулся. Тогда мне и в голову не пришло проверить, как он был привязан. Я снова улегся на немецкие шинели, проворчав:
— Эх, немец, не был бы ты пленным, я бы тебе показал!
Но заснуть я так и не смог. Наверху гулко раздавались мерные шаги немецких часовых… «Должно быть, снаружи очень холодно!» — думал я, прислушиваясь к стуку сапог. На посту, судя по всему, стояло трое часовых. Один ходил строевым шагом. Ступал он редко, тяжело, делая повороты по уставу, так что под подковками сапог скрежетал камень. Другой топал на месте или подпрыгивал на цыпочках, едва касаясь пола. Третий делал несколько шагов, потом останавливался и прислушивался.
Я представил себе, как спят немцы: кто разлегся у пулеметов, готовый в любую минуту открыть огонь, кто притулился к развалинам, положив голову на коробку с боеприпасами и продолжая держать под рукой гранаты. Стены здания в сторону наших подразделений наверняка остались целыми, и большинство немцев находилось под их прикрытием. Я пытался представить себе, сколько немецких солдат могло быть в развалинах «каменного дома». Судя по шагам и силе огня, который они перед этим вели, их было человек пятьдесят — шестьдесят… И вдруг у меня мелькнула мысль: «А что, если взорвать подвал вместе с ними?» Меня охватила невыразимая радость. И словно для того чтобы продлить ее, я подумал: «А может, лучше подождать… До тех пор, пока есть патроны для снайперской винтовки, бежать я не имею права… Я должен драться до последнего патрона… Да и немцы наверху все равно в моих руках. Уничтожить их я смогу в любое время!»
Эта мысль не выходила у меня из головы. Я вскочил и пробрался под лестницу. Двигаясь в темноте, лихорадочно ощупывая стены, я быстро нашел конец спрятанного там запального шнура. «Всего лишь огонек от сигареты, — взволнованно думал я, — и в одно мгновение весь дом взлетит на воздух… От немцев останется только пыль». В каком-то экстазе я долго ощупывал шнур, с ненавистью думая о немцах наверху… «Нет, — говорил я сам себе, — даже развалины не будут вашими!»