— Ха! Велико дело! Я вашего брата за версту вижу насквозь. Одного поля ягодки.
— Да ну! — удивился Ягунин и чуточку прихлебнул из кружки. Он помнил, что с пивом торопиться нельзя: неизвестно, хватит ли ему остатков собственного жалования на вторую кружку. Ах как неосмотрительно сунул он все казенные дензнаки этой голодной Нинке. Хоть бы оставил маленько…
Ягунин посерьезнел лицом и слегка наклонился к буфетчице.
— Ладно, догадалась так догадалась… Точно, кореша мы с ним. Он говорил, что бывает у вас. Ну, вот я и того… пришел.
— Прише-о-л, — кокетливо передразнила Нюся. — А зачем тебе Венька-то?
Михаил глядел в кружку и потому не заметил пристального взгляда, каким молниеносно кольнула его Нюся, рассматривая на свет фужер.
— Должок за ним, — спокойно ответил Ягунин и сделал глоток. Он был готов к такому вопросу.
— В карты, что ль? — небрежно уронила Нюся.
— Да нет… Заказик ему сработал, по слесарной части. А он деньгу не принес. Посулил…
И тут Михаил надрывно закашлялся, не договорив: видно, для простреленных легких ресторанный чад был тяжел. Зажимая рот рукавом, Ягунин душил взрывающийся в нем кашель — ему не хотелось привлекать к себе внимание, но ничего не мог сделать с собой, грудь разъедало.
Он не видел, как замедленно обернулся сидевший за несколько столиков от буфетной стойки худощавый шатен с широко расставленными глазами, отчетливой ложбинкой под крупным носом и набриолиненным пробором. Одет он был неприметно, как и большинство: что-то полувоенное, что-то пиджачное. Острым взглядом пробежавшись по лицу и одежде Ягунина, он опустил голову, словно опечалился, и отвернулся.
Как ни волынил Ягунин, а пиво пришлось допить. Он поставил кружку, небрежно выбросил на стойку мятую пачечку денег.
— Так где же мне его, подлюку, искать? — спросил он, утирая ладошкой губы.
— Откуда я знаю? — Буфетчица пожала пышными плечами неопределенно. — Сам спроси… У тех вон, видишь? Его бражка…
Она кивком показала в угол зала, противоположный от входа, и добавила недобро:
— Хватит торчать у буфета. Прилип, не оторвешь.
Ягунин будто не слышал. Он пытался разглядеть компанию, занимавшую сдвинутые столики в углу, но трудно было это сделать: мешал табачный чад, застила мельтешня танцующих парочек; Минутку назад, когда скрипка, контрабас и рояль страстно вдарили популярный тустеп, в «Паласе» началось невообразимое.
Ягунин и без того еле сдерживал раздражение, а тут еще эта свистопляска. Какие хари, рожи, рыла — откуда вынырнули они все? Ведь четвертый год уже выводит Советская власть этих паразитов, а они, как тараканы из щелей, лезут и лезут…
— подвывал зал музыке.
Тупая квадратная физиономия, слюна в уголках рта запеклась густой пеной, радостны белые глаза хапуги, дорвавшегося до дешевого молодого мяса. Как тошнит, верно, эту косенькую девчонку от его смрадного дыхания, от его бормотания, похотливых лап, елозящих по спине и ниже… Где был ты, Ягунин, как проморгал, не поставил в свое время к стенке этого пакостника-спекулянта, воспрянувшего духом после введения НЭПа?..
— Веселый народ… — усмехнулся Ягунин и покрутил головой. — Значить, пойду поспрошаю, спасибочко!
Скверный Михаил актер, никудышный: кривая, ненавидящая получилась у него усмешка, и Нюся даже брови вздернула: ну и ну! Не выдержал Ягунин, пробираясь сквозь пьяное, пляшущее скопище, — поравнявшись с белоглазым, с острым наслаждением даванул каблуком носок модной штиблеты.
— Уй, сволочь! — взвыл белоглазый, бросая косенькую и хватаясь обеими руками за ногу.
— М-молчи, падло! — зыкнул на него Михаил, чувствуя, как зачесались глаза от дикой ярости.
Наверное, сказано это было внушительно — дернув за руку девицу, хапуга с квадратной рожей, перекошенной злостью и испугом, утонул в скачущей толпе.
Найти местечко неподалеку от интересующей Михаила компании было легко — прочие посетители «Паласа» старались держаться подальше от сдвинутых столиков в углу. Это было вполне объяснимо: одного взгляда хватило Ягунину, чтобы опознать не просто шпану, не «подозрительных лиц», а отъявленных, махровых, отпетых воров, а возможно, и бандитов. Их было восьмеро, почти все молодые парни, и лишь один был в возрасте, весьма, впрочем, неопределенном: гляделся он и на тридцать пять и на все шестьдесят. Его круглая, коротко остриженная полуседая голова, побитая лишаями, будто вросла в бугристые плечи, длинный шрам вертикально рассекал шершавую кожу от челюсти до брови. Глаза Михаил не разглядел — пожилой сидел к нему в профиль.