Отшвырнув прутик, он достал из кармана своей новой гимнастерки листок розовой, истершейся на сгибах бумаги. На самом верху его было напечатано:
«Из памятки сотрудникам ЧК».
Ягунин повернулся как посветлее и стал внимательно перечитывать памятку, обдумывая и примеряя каждый ее пункт на себя. Для этого он и взял ее сегодня у Чурсинова на один день.
«Быть всегда корректным, вежливым, скромным, находчивым». Что такое быть корректным, Михаил не знал. Он подумал, что этого, должно быть, редкого качества у него, конечно, нет. А остальные три? С ними плоховато тоже.
«Прежде чем говорить, нужно подумать». А он? Михаил даже вздохнул. Все наоборот.
«Каждый сотрудник ЧК должен помнить, что он призван охранять советский революционный порядок и не допускать нарушение его, а если сам это делает, то он никуда не годный человек и должен быть исторгнут из рядов Чрезвычайной комиссии».
Ягунин наморщил лоб: можно ли считать все его служебные промахи нарушением революционного порядка? Так и не решил и стал читать дальше.
«Быть чистым и неподкупным, потому что корыстные влечения есть измена Рабоче-Крестьянскому государству и вообще народу».
Он впервые усмехнулся. Ну, об этом даже и размышлять нечего.
«Быть выдержанным, стойким, уметь быстро ориентироваться, принять мудрые меры».
Михаил огорченно тряхнул соломенной шевелюрой, отросшей за время лечения. Да, этот пункт лупит по нему, и не легонько бьет, а кувалдой. Может, дальше будут более подходящие?
«Если ты узнаешь о небрежности и злоупотреблении, не бей во все колокола, так как испортишь дело, а похвально будет, если ты их тихо накроешь с поличным, а затем — к позорному столбу перед всеми».
Он вспомнил, как при помощи Нюси хотел «тихо накрыть» бандитов Стригуна, и на душе стало совсем погано. «Нет уж, — с унынием думал он, — коли нету таланта, а голова звонкая, как спелый арбуз, то старайся не старайся, проку будет мало…».
…Два ярких круглых глаза выплыли из-за штабелей леса, и свет автомобильных фар выхватил из сгустившейся темноты дебаркадер, причал, лодки, красноармейцев возле костра. Фары погасли, но Ягунин уже узнал губчековской «Русобалт» и, поднявшись с песка, быстро пошел навстречу крепкому высокому человеку.
— Ничего не слышно, товарищ председатель? — спросил он, подходя и с надеждой вглядываясь в лицо Вирна. Но ничего, кроме спокойной сосредоточенности, не увидел.
— Покуда нет.
Вирн вынул часы, поднес их к глазам.
— М-да… Пора бы.
— Может, у них что с мотором… — неуверенно предположил Михаил.
Альберт Генрихович вынул папиросу и подошел к костру. Достал тлеющую головешку.
— Может, и с мотором, — ответил он сквозь зубы.
Красноармейцы отошли — то ли подальше от начальства, то ли решили еще поднабрать сухих корней и веток.
Вполоборота Ягунин смотрел на председателя Самгубчека.
Пламя костра разделяло их, и широкое лицо Вирна казалось выкованным из чистой меди, к тому же надраенной до блеска. Поколебавшись, Михаил сказал:
— Альберт Генрихович, я тут вот что надумал… Не знаю, как посмотрите… Рапорт хочу подать на свое увольнение.
Вирн бросил в костер головешку, затянулся дымом.
— Что так? — спросил он, устраиваясь у костра поудобнее.
— В армию буду проситься, — хмуря белесые брови, сказал Михаил. — В Туркестан.
— М-м-м… — понимающе помычал Вирн. — На басмачей, значит. По сабле соскучился?
— Да не из-за того… Не выходит у меня в Чрезвычкоме. Какой из меня чекист?..
— Не выходит? — сочувственно переспросил Вирн.
— Не выходит.
Ягунин не уловил иронии в голосе Вирна — видно, слишком далеко была запрятана.
— Вы только не надсмехайтесь, а только уйти я хочу из-за Белова.
— Вон как! — На этот раз председатель губчека был откровенно удивлен.
— Равняться с ним — кишка тонка, а под ногами путаться — совестно, — решительно закончил Михаил.
Альберт Генрихович внимательно посмотрел на Ягунина.
— Завидуешь?
— А это не важно, — обидчиво вскинулся Михаил. — Я как партиец понимаю, что должности чекиста не соответствую. Вот и все.
Внезапно Вирн высоко поднял голову, обернулся к Волге, прислушался.
— Да нет… Лесопилка, — вполголоса пробормотал Ягунин. Он волновался: как-никак решиться все это высказать было не легко.