Из камбуза на миг показался Саша с ракетницей в руках. Ракета взлетела совсем не высоко, облив катер кровавым светом.
На корме темнеет бочка со смазочным маслом. Она прикреплена стальным тросом к кнехтам-тумбам для швартовки. Под прикрытием бочки Виктор отбил очередную атаку океана и, улучив миг, кинулся к кормовому люку. Два железных барашка отвернулись легко, словно их забыли задраить, но остальные не поддавались. Пришлось переждать волну и, держась за кожух машинного, пустить в ход каблуки.
Отдраив люк, матрос не торопится открыть его. Напротив, он всем телом навалился нетяжелую ляду. Зазевайся только - шторм распахнет люк и захлестнет трюм водой. Привалившись к люку, матрос осмотрелся, пропустил еще одну волну и, приоткрыв ляду, посветил внутрь фонариком.
В трюме плещется темная вода. При крене перекатывается запасный винт катера, ломая там ящики с консервами. Плохо дело: одному никак не справиться с трехпудовым винтом, Виктор захлопывает крышку люка. Пока студеный поток перекатывает через него, он еще раз обдумывает все возможности, все ухищрения, которые позволили бы ему в шторм совладать с тяжелым остролопастным винтом, Так и не найдя выхода, стал задраивать люк вслепую, нащупывая барашки в густом снежном вихре.
На обратном пути Виктору показалось, что он ошибся и ползет по левому борту. Но тут же, зацепившись штаниной о рваное железо, сообразил, что волна снесла бочку со смазочным вместе с приваренными к стальной палубе кнехтами. Какая-то незнакомая еще дрожь пронизала тело матроса, отдалась слабостью в ногах. Сколько злобной силы таится в океане, если он так неслышно, играючи, снес двенадцатипудовую бочку и сорвал кнехты, о которых моряк привык думать как о самой прочной и надежной вещи в мире!
Виктор рывком поворачивается к корме, будто хочет заглянуть в самые глаза несытого, ревущего зверя, и, пятясь, ползет к рубке.
- Са-ашка!-хрипло кричит он в приоткрытую дверь камбуза.- Бочку со смазочным смыло!
- Чуть не сшибла меня,- отвечает Саша.- Хорошо, ее вправо повело, могла рубку разбить.
Петрович выслушал Виктора с мрачным спокойствием. Все тело сковывала смертельная усталость: опустились углы рта, набухшие веки тяжело давили на покрасневшие глаза.
- Смени Сашу, а он нехай ко мне идет. Нехай идет! - повторяет он со злостью и сплевывает густую слюну куда-то мимо штурвала.- Скоро я этого змия в руках не удержу, чует, черт, что я на пределе…
Он решил не посылать матросов в кормовой трюм. При такой карусели они и вдвоем не справятся с винтом. Еще руку или ногу кому-нибудь перебьет, а то волна снесет за борт - и поминай как звали.
Штормовая ночь сменилась тусклым, подслеповатым днем. Посерело. Яснее проглядывала линия борта, заметнее, страшнее стало клокотание океана.
Но день миновал, и темнота надвинулась вновь. Она плотно закупорила все вокруг. И опять на гремящем волной, на исхлестанном вихрями океане засветились окна рубки. Слабый, беспомощный свет, словно свечение одного из мириадов микроорганизмов, населяющих водную пустыню.
Равиля пришлось уложить на нижней койке и привязать к ней. Он терял сознание и падал на жилую палубу.
Кок открывал консервы, нарезал ломти хлеба, чертыхаясь, таскал еду в машинное механику Косте и, держась рукой за шпангоут, калякал с ним о всякой всячине.
Механик не подымался на палубу: он и без того хорошо знал, что творится в океане. Находясь в машинном, он умел точно определять и силу ветра и характер волны. Его небольшое, широколобое лицо ожесточилось и отсвечивало сероватой бледностью. Засаленную кепку он сунул в карман пиджака козырьком вверх: она часто падала с головы, а механик берег вещи. Руки механика дрожали от усталости, но это не мешало ему всякий раз осведомляться, в порядке ли его новое ватное одеяло, купленное недавно в Петропавловске-на-Камчатке.
- Подвесил бы его к потолку, что ли,- попросил он кока.- Еще Равиль траванет, испортит…,
И кок привязал к подволоку кубрика свернутое в узелок, перетянутое шпагатом одеяло. Оно раскачивалось, то и дело заслоняя лампочку и укрывая тенью кубрик.
Медленно бредет время. Виктор изредка запускает в нависающее над самым катером небо красную ракету. Когда она, шипя, взлетает вверх, парню становится не по себе: красноватый отсвет, падающий на океан, подчеркивает их страшное и непоправимое одиночество. Сигналы бедствия здесь, в сотне миль от берега, пожалуй, не имеют смысла. Давно молчит сирена, помалкивает в рубке и телеграфный ключ для передачи световых сигналов с клотика.
Восемь часов назад кок сунул Виктору кусок хлеба и сказал с грустью:
- Бери! Последнюю хлебаночку кончили…
«Хлебаночка» - слово его собственного изобретения. Оно составлено из двух: хлеб и буханочка,
Устали не только люди, но и металл, стальные листы, из которых сварен катер. Под ударами волн во многих местах прогнулся внутрь фальшборт. В корпусе катера появились вмятины.
А шторм только разыгрывался. Он усилил разбег, поддевал железную букашку, ударял ее наотмашь, норовя расплющить или расколоть.
6
Катер не вернулся ни в первый день, ни в последующие, длинные, как Курильская гряда, и такие же суровые дни.
Радист Аполлинарий больше не запрашивал капитана Северо-Курильского порта о судьбе катера. В полдень 5 декабря на рейд «Подгорного» пришел сейнер с аварийным инспектором Климовым на борту и стал к пирсу, неподалеку от все еще разгружавшегося «СРТ-351». Капитан сейнера сообщил, что в Северо-Курильск катер «Ж-257» не приходил.
С ключа радиотелеграфа - ложилась ли на него смуглая, с овальными ногтями рука алеута или белые, непослушные загару пальцы Кати- срывались в эфир тревожные донесения. Радиограммы комбината обычно не вызывали особого интереса: по унылому обыкновению канцелярий, они медленно переходили от стола к столу, из кабинета в кабинет. Теперь же они легко проникали даже в массивные, обитые кожей или дерматином двери начальников трестов и главков. Судьбой шести моряков занялись все главки и тресты, чьи суда плавали в северной части Тихого океана и прилегающих морях.
Впрочем, Рапохин был почему-то уверен, что катер, спасаясь от шторма, выбросился на берег, что люди где-то неподалеку и дымом костров дадут о себе знать проходящим судам.
Рапохин снял с разгрузочных работ катер «Ж-135» и послал его обследовать тихоокеанский берег Парамушира и Птичьи острова. Пользуясь тихой погодой, катер заходил в каждую бухточку. Команда осматривала прибрежные скалы, подножия заснеженных сопок, прибойную полосу. Но все напрасно.
В ночь с седьмого на восьмое декабря пришло сообщение из Северо-Курильска, что «Ж-257» нет и не было в порту с тридцатого ноября, когда катер увез на «Подгорный» провизию, бухгалтера, зарплату за вторую, половину ноября и банковские депозиты.
Кавторанг Климов поселился у Рапохина. Он сошел с сейнера веселый, выбритый по-морскому, до глянца. Его радовал тихий день, солнце, которое угадывалось в блеклом, желтоватом пятне на пепельно-сером небе, так мирно закончившийся переход от Петропавловска до «Подгорного», сноровистость гребцов на шлюпке.
Светлый, с рыжинкой, охотно улыбающийся, он, несмотря на увесистый чемодан, легко шагал рядом с Рапохиным. Улыбка у Климова приметная, щедрая, белозубая. «До чего же разные, просто ужас!» - подумалось Кате, да и не одной только Кате, когда Климов и Рапохин двинулись от берега к директорскому дому. Один светлый, сдобный, другой прямо-таки: зачерствевшая краюха ржаного хлеба…
- Неладно у нас с катером получилось,- озабоченно проговорил Рапохин.
- А что, собственно, произошло?
Рапохин коротко рассказал о случившемся.
- Вы флотский человек? По образованию?
По опыту? - скороговоркой спросил Климов.
- Специалист по пушнине,- улыбнулся Рапохин.- Недоучившийся. Я здесь по партийной мобилизации.
- Видите ли, у нас всякое бывало.- Климов поставил чемодан наземь и стал вполоборота к океану.- Надо знать море. Со мной как-то случилось такое, что вы и не поверите, анекдотом посчитаете. Отдыхал я с женой неподалеку от Сочи. Отправились мы на море, а оно шалило, знаете, не по-здешнему, самую малость, а все-таки шалило, ну, и кончилось тем, что унесло у нас полотенце. Казенное. Санаторное имущество.- Они двинулись дальше.- И представьте, через восемь дней - мы уж и думать забыли о нем - отправились к друзьям в соседний санаторий, и там, в довольно глухом месте, километрах этак в пяти, не меньше, море вернуло пропажу. Не то чтобы полотенце лежало на берегу, это куда ни шло. Море буквально выкатило нам полотенце прямо под ноги…