С начала дрейфа резко определилось старшинство Саши. А когда наступили парусные хлопоты, Виктор стал безропотным исполнителем приказов Саши. Тот умел все: плести пеньковые «косички» для нижних концов оттяжек, делать сплесни, клетневку, вязать сложные морские узлы.
Еще подростком, мечтая о флоте, Виктор неизменно видел перед собой сверкающий на солнце парус, хотя и знал, что времена парусного флота миновали задолго до того, как он, Виктор, появился на свет. В четырнадцать лет он поменял лучшие марки своей коллекции на настоящую морскую пряжку - медную, с якорем- и долго прилаживал ее к узкому ре-мешку. Музыкой звучали для его уха привычные флотские сокращения: ему доставляло удовольствие произносить «кэп» вместо капитан, называть механика «стариком», именовать офицеров «кавторангами», «каперангами», а такое слово, как «старлей», стоило, на его вкус, хорошей песни…
Катер медленно полз по ветру. Над рубкой показался серо-зеленый прямоугольник паруса и, наполнившись ветром, тотчас же выпятил стиснутую лаглинями грудь. Не бог весть какой парус, но все на палубе ощутили толчок, легкое сотрясение катера, словно кто-то вдохнул в него жизнь.
- Ура-а! - закричал Виктор, подбросил вверх ушанку и поймал ее уже за бортом, над водой.- Ура-а, Саша!
Саша умело орудовал шкотами.
Команда выстроилась по борту, лицом к рубке, как при подъеме флага. На флагштоке, над крылатым изгибом паруса, алел флаг. В белесую голубизну зимнего неба он врывался звонко, как сама жизнь, как символ желанной советской земли. Сотни дальневосточных судов подымали этот флаг в тот же миг, когда он начинал трепетать на флагштоке буксирного катера «Ж-257». А потом, час за часом, в шаг с солнцем, словно возгораясь от его лучей, взвивался на тысячах советских судов, бороздивших все моря и океаны мира.
- Теперь порядок, - прошептал кок. - Теперь допрем. Птице - крылья, человеку - сто грамм, а кораблю - парус! Что еще надо?!
Петрович послал в рубку Виктора, а сам молча, сосредоточенно осматривал мачту и па-рус. Оглядел его с кормы и от носа, проверил крепление мачты.
- Баллов семь выдержит,- сказал он сухо.
Проклятое «в» в слове «Куро-Сио» не выходило из головы старпома.
- Как держать, товарищ старпом,- возразил Саша,- может и девять баллов выдержать.
- Хватил! - снисходительно рассмеялся старпом.- Ну и хватил! Ладно, и на том спасибо.- Он крепко пожал Сашину руку.
В рубке ухмылялся Виктор, скаля крепкие зубы. Встречаясь взглядом с Петровичем, он подтягивался, облизывай языком безусую, в светлых ворсинках, губу. Улыбался и Равиль,- только в глазах таилась грусть или, может быть, тень страха, мучительного страха первых дней. Разлитая в океане теплынь, голубизна неба, солнце, ронявшее скудные лучи на катер, успешная постановка паруса усыпили его тревоги и опасения.
Кок по-своему выразил радость. Он схватил Сашу за темно-русый вихор и, легонько раскачивая его голову, приговаривал:
- По такому случаю Петрович дозволил побаловать вас компотом. Все «лапти» тебе, Сашок… все тебе…
«Лаптями» на катере называли фрукты в компоте. Из всей команды только Саша любил их, остальные в несколько глотков выпивали ароматную жидкость, для которой кок в хорошие времена не жалел сахара.
Сегодня компот совсем без сахара: в кипяток пошли остатки сушеных фруктов, найденных коком в камбузе, да немного чая для крепости.
- Что ж Костя не идет? - удивился кок, и тут все заметили, что на палубе нет механика.
- Костя!- закричал Саша в открытую дверь кубрика.- Костя!
Молчание.
- Костя-а! Мы парус поставили. Эта машина и без горючего пойдет!
Молчание. Клокочет вода в опреснителе. Из кубрика идет теплый, влажный воздух.
Саша на руках съезжает вниз,
- Костя!
Механик лежит на койке у стола и смотрит на матроса безучастным, мерклым взглядом.
- Не слышишь, что ли? - обиделся Саша.
Механик повернулся на спину. Его худое
тело будто вдавлено в койку. Слова Саши не трогают его. «Парус?.. Пустяковина!.. Детская забава… Они не в заливе у Русского острова, а в океане. Океан справится с парусом и покрепче того, что сшили на катере…» Беда…, Беда… Три года назад он уже мотался, теряя надежду, в открытом океане, но тогда их подобрали на двенадцатый день. Сегодня кончился и этот срок, а «Ж-257» все дальше уходит от берегов…
- Ты чего, Костя? Заболел? Может, тебе лекарство какое? Ребята! -закричал Саша.- Костя заболел. У тебя что, голова болит?
- Ослаб я,- тихо проговорил механик.- Ноги не держат.- Повернув голову, он обвел взглядом столпившуюся у койки команду. - Ничего не болит, а сил нет.- Губы механика скривились.- Ты меня не трогай, Петрович…- пробормотал он жалобно.- Лучше не трогай. Отлежусь и встану…
Он повернулся на правый бок и натянул на голову одеяло.
- Костя, я твои «лапти» тоже Сашке отдам,- наклонился к нему кок.
Дядя Костя ничего не ответил. Он не повернулся и тогда, когда Петрович, поборов смущение, достал весь в перламутровых переливах баян и надтреснутым голосом запел песню, у которой не было ни начала, ни конца, а только повторялись две загадочные строки:
Петровичу давно хотелось купить баян. Хотелось, как бывало в молодости, испытать быстроту и гибкость пальцев, дать выход сердечной тоске по дому. Весной наконец купил и вдруг сробел перед ним, сробел перед молодыми матросами. Только раз и вынул баян из футляра, тайком, когда остался один на катере.
Пальцы Петровича неуверенно, оступаясь, бредут по светлым пуговкам. Баян вздыхает, охает, фальшивит. Аккомпанемент к немудреной песне о двух Варьках не удается Петровичу. Но слушают его внимательно, просят играть еще и еще.
Да, если бы не болезнь механика Кости, праздник был бы полным, настоящим.
Двое суток подвигались со скоростью до полутора миль в час. Ветер подул с юга, и катер лег курсом на норд, даже на норд-вест. Если мысленно продолжить линию, которую прочертил за эти дни -катер, протянуть ее на сотни миль, то она упрется в мыс Ольги на Камчатке, в районе Кроноцкого полуострова.
Четырнадцатого декабря люди совсем повеселели: неподалеку от катера проплыл красно-черный металлический буй. Его, должно быть, недавно сорвало с якоря, и, значит, родная земля недалеко.
А ночью деловито ударил северный ветер и отбросил катер на юг, на ширину 49°. Ухая и подвывая, он словно финкой полоснул по парусу и рассек его надвое.
Пришлось в девятибалльный шторм убрать парус, чтобы его не изорвало в клочья.
10
«Из Владивостока. Аварийная. Петропавловск.
…Берега Парамушира, прилегающих островов тщательно осмотрены со стороны Охотского моря местными рыбаками, катерами, ло-верами. Также со стороны океана, за исключением островов Онекотан, Маканруши, которые осмотрены «СРТ-392». Прибойная полоса обследована населением, местными властями. Самолеты облетали северную гряду Курильских островов. Поисках океане участвуют: катер «Ж-135», «СРТ-478», «СРТ-605», «СРТ-647», «СРТ-657», «СРТ-668»… Отсутствием видимости в ночное время, в снегопады ложились в дрейф. В периоды штормового ветра наблюдения имеют пропуск. По нашим подсчетам на 18 декабря в 00 часов нашими судами обследовано около 18 000 кв. миль. «СРТ» обследовано около 16 ООО кв. миль. Самолеты обещают при наличии летной погоды осмотреть квадрат- широта 46-48°, долгота 156-158°.
Прошу установить непосредственную связь наших судов с флагманом поисковой группы - капитаном «СРТ-605»… Его позывные УВЖИ.
Самолеты Петропавловска делают вылеты а район поисков. Результаты неизвестны,
03-00 20.12,53 г» 311912 Егоров».
Дробный стук телеграфного ключа не умирал в четырех стенах радиорубок. Он преодолевал тысячи миль насыщенного снегом и изморосью пространства и ложился на казенные бланки короткими фразами радиограмм.
«Ж-257»!.. «Ж-257»!.. «Ж-257»!..