- Я был комсомольцам,- тихо сказал Равиль.- По дороге, на «Норильске», документы украли. Сюда приехал - подумал, года не те…
- Ты, видать, всюду поспел,- невесело пошутил Виктор.- И в комсомоле побывал, и в профсоюзе…
- Зачем смеешься?! - вскинулся Равиль.- Ты… ты… пацан!
Виктор даже зажмурился от обиды, но тут вмешался Саша.
- Почему не комсомольцы, говоришь? Чем же мы не комсомольцы? Ты скажи мне - чем? Что по океану мотаемся, на берегу редко бываем? Да? Или что у нас нет комсомольских билетов? Нет, Витя, мы комсомольцы! Комсомольцы! - упрямо повторил он.- Придем на комбинат-билеты получим, вот увидишь..,. Сегодня же, как сменюсь, напишу заявление, общее, от всех. Верно? Пусть у Петровича хранится…
- Он беспартийный,- заметил Виктор.
- Петрович у Кочубея воевал,- сказал Саша горячо.- Это тоже что-нибудь значит…. Лично я считаю Петровича большевиком…
Рука Равиля скользнула под ватник, в карман гимнастерки.
- Вот мой профбилет,- проговорил он взволнованно.- Я его сберечь хотел… Может, помирать придется, берега не увидим…- Равиль нахмурился и, поколебавшись мгновение, признался: - Здесь Катя подписала. Радистка… Вот.- Он ткнул пальцем в открытый билет.- Понимаете, греет меня… Хорошая она. девушка! - Равиль двинулся было из рубки.- Петровичу говорить не надо, а? Я его сам за борт…
- Ты вот что,- Саша придержал Равиля за рукав,- спрячь его. Говорю, спрячь. Верно, Витя?
- Конечно! - Виктор удивленно смотрел на Равиля.
- Как же…- начал Равиль растерянно.
- Спрячь! - приказал Саша.- Я письма от Лены храню, и Витя от своей девушки хранит, хоть и не верит в любовь. И ты храни. Спрячь, слышишь? - прикрикнул он.- Надо будет, успеем- и за борт.
Слеза сверкнула в черных глазах Равиля.
- Хорошие вы… товарищи,- шепнул он почти неслышно.
- Ладно! - сказал вдруг Саша сурово.- Надо парус переводить. В прятки он с нами сегодня играет, проклятый ветер.
На исходе зимнего дня ветер погнал волну на север, и можно было уйти от неприступного острова. Но что-то удерживало команду у его берегов. Надежда? Нет, темная гряда рифов не оставляла никакой надежды. Жалость к Виктору, которому в этот день минуло девятнадцать? Тоже нет. Виктор и сам теперь упрямо отворачивался от острова, с трудом двигаясь по палубе на опухших ногах.
Что же так упорно держит здесь команду? Трудно сказать. Скорее всего то, что это была земля. Неприступная, но все-таки земля. Значит, земля существует, злобный океан еще не поглотил всю земную поверхность, и где-то на западе есть берег, где их ждут, любят, оплакивают…
Человеку нужно знать, что такой берег есть.
Настойчивый зюйд-ост позволил катеру лечь курсом на север, и ранние сумерки вскоре поглотили оставшийся за кормой остров. Хотя ветер усиливался, обещая шторм, хмурый Петрович передал ночную вахту Виктору. Кликнул его в рубку, молча кивнул на штурвал и ушел.
Привычная чернота обступила катер. После первого часа вахты ноги Виктора потеряли чувствительность. Странная слабость овладевала его телом, кружила голову. Он до боли закусил губу и таращил глаза, прогоняя сонливость, дремотные мысли о доме, о девушке, которая писала ему из Ворошилова-Уссурийского и о которой он не умел думать так нежно, как Равиль думал о Кате…
Уныло скрежетал на роликах штуртрос. Виктор вспомнил, как утром, по приказу старпома, они тащили из кормового трюма толстый стальной трос. Впятером они с трудом проволокли его по палубе. Надо расплести его и изготовить из стальных жил два запасных штуртроса. Зачем им два штуртроса? Одного за глаза хватит на их короткую, теперь совсем короткую жизнь!.. И откуда только набраться сил? Петрович, верно, хочет, чтобы люди были чем-то заняты, не падали духом… Чудак человек!
Неожиданно Виктора повело в сторону. Теряя сознание, он выпустил из рук штурвал, повалился на бок и головой распахнул дверь рубки.
20
- Я зачем тебя потревожил? - весело проговорил Рапохин, сняв варежку и пожимая руку Кати.- Нужна ты мне, во- как нужна. Удача нам привалила, Катя. Год назад я и мечтать не мог, чтобы ко мне среди зимы, в ремонтную пору, столько народу понаехало. И какой народ! Пигарев едет - механик из Находки, авторитет, зверь! - Рапохин радостно засмеялся.- Я перед ним, пожалуй, по стойке «смирно» стану… А что ты думаешь, стану! С семьей едет, накрепко, может, и совсем осядет.
Катя торопливо, словно скользнув пальцами по клавишам, застегнула на все пуговицы шубку и пошла рядом с Рапохиным. Она не оборачивалась, но хорошо знала, что из окон женского общежития за ними наблюдает не одна пара глаз. Еще бы: в воскресенье сам директор пожаловал за Катей! Куда он ее позвал? Это каждому интересно.
- Людей разместить надо,- продолжал Рапохин,- а попробуй размести… Двое семейных и шестеро одиночек, хорошо еще, все одиночки - мужчины. Суну их пока в общежитие, в ту комнату, знаешь, пустую?
Они, не сговариваясь, разом остановились. Катя посмотрела в глаза Рапохину, хотела что-то сказать, но только поправила выбившийся из-под воротника платок и пошла вперед.
- Ребят, если вернутся,- тихо сказал Рапохин, тронув рукав ее шубки,- не оставим на пирсе. В охапку их сгребу и к себе всех, понимаешь?..
- Не надо об этом, Степан Степанович,- твердо сказала Катя.
- Верно,- согласился Рапохин,- дело житейское. Аполлинарий сегодня на трех листах радиограмму принял: люди к нам на «Сибири» идут, специальный заход будет в Северо-Курильск. Внимание к нам…
Катя молчала. «Расхвастался!» - подумал с недовольством, Рапохин и добавил сухо:
- Курилам внимание: сто двадцать человек на наши комбинаты едут. К весне обещают два «Жучка» прислать, петропавловской постройки. Там, знаешь, удобства - из кубрика, не выходя на палубу, попадешь куда хочешь: хоть в машину, хоть в камбуз…
Обычно Катя втайне досадовала, если важные радиограммы приходили не в ее дежурство, но сегодня она об этом и не думала.
На Парамушир опускались зимние сумерки. В не потревоженном ветром воздухе отчетливо слышался частый говорок движка. Кое-где зажглись огни.
В бесснежную пору из окон комнаты, в которой жила Катя, было видно стоявшее на взгорке мужское общежитие. По вечерам, когда окна поселка согревались желтоватым светом, в мужском общежитии темнели два окна. Окна той комнаты! И, задвигая занавески на ночь, Катя всякий раз бросала короткий взгляд в ту сторону.
В поселке трудно с жильем. Тесно живут девушки в своих трех комнатах, тесно и многим семейным. С середины января к Рапохину стали захаживать люди по проклятому «жилищному вопросу». Никто не называл пустовавшей комнаты команды «Ж-257» - язык не поворачивался!-но Рапохин и без того, понимал, почему зачастили -просители: других свободных комнат в поселке не было.
Какое-то время шли молча. Рапохин, ступавший позади, заметил осевшие задники Катиных валенок.
- Прохудились твои обутки,- заметил он.
- Ага…- подтвердила Катя безразлично.
- Грустная ты какая!
- Я всегда скучная с вами,- призналась Катя.- Другого бы давно в сугроб сшибла или снежками забросала, а с вами не могу…
- А ты покидай, покидай снежки! - обрадовался Рапохин.- Только учти: у меня снайперская школа, я мимо цели не бью.
Сунув варежки в карман, Рапохин наклонился и, приминая смуглыми руками снег, отступал от Кати, наращивая дистанцию. Со снежком в занесенной руке Катя медленно шла за Рапохиным, не спуская с него глаз.