Все, кроме кока и Саши, ушли наверх: решили укрепить мачту на прежнем месте.
«Уронят, непременно уронят…» - с тревогой думал Саша. Наконец не выдержал, натянул штаны, сапоги и вышел, будто но нужде, в гальюн. Нет, мачту еще не трогают. Стоят, обсуждают, как отремонтировать гнездо. Он, конечно, услышит, когда они начнут возиться с мачтой, отвязывать ее и поднимать.
Саша вернулся, лег одетый поверх одеяла и закрыл глаза.
Не дай бог, если мачта упадет за борт, тогда поминай как звали. Люди ослабели, им не выловить мачты из воды… Зря они топчутся вокруг старого гнезда, ничего из этой затеи не выйдет. Ставить мачту в развороченное гнездо- все равно, что совать на прежнее место вырванный зуб. Другое дело- камбузная труба, будь она покороче.
В кубрик сошел дядя Костя, открыл свой сундук и стал рыться в нем, позвякивая железками.
- Ну? - опросил кок.- Чего там?
- А-а-а…- раздосадованно протянул механик.- Только инструмент переведем, все равно дела не будет. На кой она, мачта? Выворотит опять, непременно выворотит…
Полуоткрыв глаза, Саша видит скрюченную фигуру механика, жесткую с проседью прядку над лбом, бессильно открытый рот. Дядя Костя держит в руках замасленную тряпку, из которой торчат концы ножовочных полотен. Саша вздрогнул: «А что, если спилить верхнюю часть камбузной трубы?! Можно ведь!..» Он уже готов сорваться с койки, но в этот момент механик с криком бросается к чугунке:
- Ты что делаешь! Решили по две горсти, а ты четыре в кастрюлю засыпал. Думаешь, не видел?..
- И ладно, что видел… Утрись…
- Кто тебе дал право?
- Ты все больше лежишь,-защищается кок,- а они вахту стоят, Им-то каково!
- Не твое дело!
- Пошел ты!..- Коля выругался и сказал:- Все равно подыхать! Слышишь, ты, Соляр Иванович! Продукты кончились, а земли не видать… Через пять дней помирать будем…
Сашу словно подбросило с койки. Горечь минувших суток нашла исход в этом стремительном движении. Он -подскочил к коку, вцепился руками в его ватник и, задыхаясь от подступивших к горлу слез, закричал:
- Ты! Ты! Как ты смеешь?!
Закрыв рундук, дядя Костя стал разнимать их, а по трапу уже спускались встревоженные матросы и старпом. Саша, весь дрожа от бившей его лихорадки, продолжал кричать:
- Сколько плаваешь! Ты должен других поддерживать, успокаивать! Бороться надо за жизнь, а ты, ты что говоришь - помирать?!
- Ладно,- хмурится, поеживаясь, кок.- Ладно, Санек… В лежку не больно повоюешь и при длинных руках… В лежку скучно жить… Тьфу! - он сплюнул.- Ну, сорвалось, ну, виноват. Ты ложись, болен ведь.
- Отболел!-огрызнулся Саша и, повернувшись к механику, требовательно оказал: - Ты мне ножовочные полотна дай.
- Хо-о!- удивился механик.- Где это ты их видел? Во Владивостоке? В магазине?
Саша присел у рундука.
- Здесь!
Механик загородил рундук ногой.
- Здесь не мои, чужие.
- Все равно!
- Тебе все равно, а мне нет. Это мне Каликанов четыре ножовочных полотна дал. Они же в «Подгорном» дороже золота… Можешь ты это понять?
Но Саша уже схватился за ручку, пытаясь открыть рундук.
- Не дам! - рассвирепел дядя Костя.-Мне для работы нужны. На комбинате их не достанешь.
- Зачем тебе, Саша, полотна? - вмешался наконец Петрович.
- Буду мачту ставить.,
- Куда?
- В камбузную трубу.
Петрович недоверчиво покачал головой:
- Длинновата. Я думал о ней…
- Спилим к черту! - крикнул Саша и кивнул на рундук.- Пусть только полотна даст.
Петрович строго посмотрел на механика. Дядя Костя открыл рундук, развернул тряпицу с ножовочными полотнами, выбрал два постарее и протянул их Саше.
- Держи! За вами глаз нужен, не то все перетаскаете.
Пилили трубу поочередно Саша и Виктор. Механик неотлучно торчал при них, чтобы работали осторожно и обошлись двумя полотнами. А когда труба была опилена только одним, к тому же уцелевшим полотном, дядя Костя совсем успокоился.
Установка мачты и паруса отняла два Дня. Мачту посадили в нижнюю часть камбузной трубы и заклинили дубовыми шипами. Вместо трех оттяжек дали теперь пять - и на нос и на кожух машинного отделения. Чтобы мачта не оседала, трубу под ней забили пробками из спасательных поясов. Все было тщательно выверено - талрепы, веревочные «косички» оттяжек, тали и подсохший в кубрике парус.
Шестнадцатого января люди с радостью увидели, как заполоскался на ветру поднятый ими парус.
В тот же день старпом сделал в журнале короткую запись: