Новое жилище Кутырёву понравилось. В тесной комнатке на широких половицах стояли три железные кровати. В изголовьях висели автоматы. Фонарь «летучая мышь» наводил мысль о ночной непогоде и почему-то о контрабандистах. На каменной печурке с треснувшей плитой клокотал бывалый пограничный чайник. Но главное место в домике занимал железный ящик на треноге с круглым экраном и винтовым стулом подле — индикатор радиолокационного обзора.
Пост технического наблюдения Камень-Фазана располагался на плоской вершине скалы, приткнувшейся у берега широкого пограничного озера. Отсюда, с высоты, и без бинокля вся озёрная гладь просматривалась как на тарелке, разве что краешек берега, закрытого мысом Осторожным, оставался невидимым с Камень-Фазана. За мысом и приютилась застава, а рядом был причал скоростных катеров. По сигналу тревоги юркие кораблики срывались с мест и, окрылённые белыми бурунами, неслись к обнаруженной цели. Правда, за всю историю приозёрной заставы катера по боевой тревоге выходили дважды. Один раз, когда с того берега принесло большую деревянную бочку для засолки рыбы; и ещё, когда ветер угнал с нашей стороны непривязанную лодку. Смотреть в круглое оконце экрана поначалу было даже интересно. Вращается, как стрелка на циферблате, зеленоватый лучик и рисует все извилины берега, зубчатый профиль мыса Осторожного, вершины далёких утёсов. Всё, что попадало под электронный лучик, вспыхивало ярким фосфорическим светом, а затем медленно меркло. Луч снова проходил по бледной, почти потухшей «картинке», и на экране снова появлялся на миг контур всего берега, а потом призрачно таял.
Вглядываться в экран, на котором застыла одна и та же «картинка» и ничего не происходило и не появлялось, надоело уже на третьи сутки «боевого дежурства», как высокопарно называл сержант Суромин ночные вахты у железного ящика. Всякий раз перед началом дежурства сержант выстраивал перед спинками кроватей «личный состав ПТН», то есть его, рядового Кутырёва, и ефрейтора Небылицу, парня высоченного и молчаливого, как пограничная вышка, и каждый раз командовал: «Отделение, равняйсь! Смирно!» Уставившись невидящим взглядом на звёздочку на кутырёвской ушанке, он нараспев чеканил: «Приказываю рядовому Кутырёву заступить на охрану Государственной границы Союза Советских Социалистических Республик!»
Когда Кутырёв слышал свою фамилию с торжественным названием страны, у него перехватывало горло. В грозном слове «граница» слышалось и рычание розыскной овчарки, и лязг передёрнутого затвора. Но едва он садился на круглый фортепьянный стул перед осточертевшим ящиком, как волнение тотчас же исчезало и весь церемониал казался нелепым и вычурным. Ну что ему, земляку, стоило сказать по-свойски: «Давай, Витя, на службу. Гляди там в оба!»
А в остальном парень Суромин ничего, и Кутырёв, сам того не желая, рассказал ему под белый «офицерский» чай — так у них назывался чай со сгущёнкой, — и про маму, и про сестру, студентку факультета иностранных языков, и про отца. Но больше всего про Ленку, бывшую одноклассницу, которая училась на вечернем отделении на биолога и работала в лаборатории опасных инфекций. Для этого ведь тоже нужна смелость, чтобы не бояться ни бацилл чумы, ни холерных вибрионов, ни прочей заразы.
Зимой, когда озеро стало, на Камень-Фазан примчались аэросани, привезли смену, а Суромина, Кутырёва и Небылицу доставили на заставу. Двухэтажное здание с гаражом, баней, причалом, вышкой, собачьим вольером и вертолётной площадкой показалось им шумным городом. Заставские новости ошеломили: за сопкой Кратерная взяли нарушителя, и троих солдат одного с Кутырёвым возраста наградили. Теперь на груди у них сверкали серебряные медали на зелено-красных колодках. На дозорной тропе видели тигра. Овчарке Веге дикий кабан порвал ухо… Кутырёв жадно слушал рассказы о вылетах тревожной группы на вертолётах, о том, как бранятся с чужого, не нашего берега солдаты, как горланят мощные их репродукторы, выставленные на шестах вдоль пограничного ручья.
И Кутырёв клял тот день, когда его занесло в радиокласс, клял Суромина за его дурацкую шутку насчёт хоккея. Честно говоря, попался он тогда вовсе не на неё… Краем глаза он прочёл название учебного плаката, прикрытого широченной суроминской спиной, — «Лампа бегущей волны». Если бы сержант чуть подвинулся и Кутырёв увидел скучную схему какого-то прибора, похожего на большой градусник, быть может, всё повернулось бы иначе. Но тогда ему живо представилось, как Лена стоит на берегу моря с лампой в руке, а бегущие волны раскатываются у её ног… Позже, даже узнав назначение прибора, само его действие, Кутырёв спрашивал Лену в письме: «Хочешь, я пришлю тебе лампу бегущей волны?» А что? Это звучало и поэтично и современно. Кутырёв вообще любил загадочные и красивые названия.