Вскоре на заставу действительно прибыло пополнение. В спальном помещении пришлось потеснить койки, но всё равно места не хватило. Тогда во дворе установили большую палатку, в неё по предложению старшины перебрались «любители свежего воздуха».
Месяц мы несли службу с повышенным напряжением. Всё было тихо, спокойно… Днём, как обычно, наряды поднимались на вышку. «Активный» после того случая бесследно исчез. Но другие разведчики продолжали постоянно вести наблюдения. Правда, что-нибудь настораживающего в их поведении не замечалось. Солдаты заставы несколько успокоились, а некоторые даже подсмеивались над нами: вот, дескать, навели панику, «липовую» карту вам подсунули.
Прошёл ещё месяц… Теперь по вечерам горы стали окутываться туманом. Как мягкий ледник, он медленно сползал в долину. Момент для нарушения границы был самым подходящим. Начальник заставы решил блокировать не только ущелья, но и лощины, по которым протекали небольшие ручьи. Одна из них досталась мне и молодому солдату Грише Сёмушкину.
Это случилось 21 августа в 3 часа 19 минут…
Ночь в горах похожа на живое существо — огромное, скользкое, неповоротливое. Оно всё время тяжело вздыхает, ухает, ворочается — никак не может уснуть. Пограничному наряду, несущему службу, это помогает: невольно находишься в постоянном напряжении, чутко, до звона в ушах, вслушиваешься в шорохи и шумы.
Позицию мы занимали отличную: я лежал у дерева на краю лощины, а Сёмушкин метрах в двадцати от меня, но уже внизу — прямо у ручья, среди больших валунов.
План у нас был такой. Если я замечаю нарушителя, продвигающегося по дну лощины, — даю условный сигнал. Затем пропускаю его так, чтобы он оказался между мной и Сёмушкиным. Потом, окрикнув нарушителя, иду на задержание, а Сёмушкин прикрывает мои действия.
Как же всё это произошло?.. Сейчас мне трудно рассказать о всех деталях и подробностях. Отчётливо я помню только начало боя.
…Они появились внезапно. Выплыли из тумана и шли тихо, как призраки, мерно покачиваясь в одном ритме.
Их было двое…
Я дёрнул бечёвку — другой её конец был у Сёмушкина — и тут же уловил ответный рывок: Гриша меня понял.
Призраки приближались. Они двигались прямо к валунам, за которыми укрывался Сёмушкин. И вдруг случилось непоправимое. Видимо, Гриша хотел поменять позицию, он приподнялся, камень хрустнул под его сапогом — и тут же раздался странный, чавкающий хлопок: чох! И я услышал, как Сёмушкин всхлипнул. Жалобно, как ребёнок…
От этого вскрика во мне что-то оборвалось. Я вскочил и хриплым, страшным голосом закричал:
— Стой! Руки вверх!
И сразу же снова послышалось: чох! чох! Как будто в резиновых сапогах идут по болоту. От дерева, за которым я укрывался, отскочила щепка и больно впилась мне в щёку. Теперь я смекнул, что означает этот «чох» — так стреляет карабин бесшумного боя.
Я вскинул автомат, ударил короткой очередью — один нарушитель рухнул прямо в ручей; второго решил брать живым.
— Бросай оружие! — приказал я. (Мой голос эхом отозвался в лощине.)
«Призрак», видимо, понял, что он у меня на мушке. Лазутчик кинул свой «беззвучный» карабин — металл лязгнул о камни — и поднял вверх руки.
Но стоило мне выйти из-за дерева, как враг резво прыгнул в сторону и тут уж грянул громкий выстрел из пистолета.
Я почувствовал удар в плечо, упал на землю.
«Призрак» метнулся вверх по лощине, в сторону границы. Я судорожно подтянул одной рукой автомат, упёрся им в корень дерева, дал очередь.
Нарушитель рухнул как подкошенный. Затаился… Он понимал, что лежит прямо передо мной, и поэтому ждал, когда я снова встану, чтобы подойти к нему.
Но, во-первых, я специально бил впереди него и точно знал, что не попал, а во-вторых, при всём своём желании не смог бы встать: что-то липкое, тёплое текло по плечу, левая рука не слушалась, леденящая, жуткая боль ползла по телу.