- Не надо показывать мне свой характер. Подобным образом вы, сударь, разговаривайте со своими подчиненными. Я здесь не для того, чтобы выслушивать наставления, - на секунду замолчала, а затем повысила голос, - Вы стыдитесь моего общества? Вы боитесь дать свету повод думать, что между нами может быть что-то? Отчего же? Жены у вас, кажется, нет. Я так же свободна... Почему отношения двух людей, не связанных какими-либо обязательствами, должны вызывать неодобрение? К тому же, неужели это имеет для вас такое значение?
- Господи, Ирэн... У меня и в мыслях не было намерения тебя оскорбить. Я всего лишь хочу предостеречь от лишних проблем, которые могут возникнуть по причине нашей... нашего столь теплого общения. Не думаю, что это вообще должно касаться кого-то, кроме нас двоих... Я приношу свои извинения, если мои слова каким-то образом тебя задели.
Она, подняв глаза, слабо улыбнулась. А затем рассмеялась.
- Ты словно юная девица! Хотя у нее, наверное, меньше поводов для переживаний по поводу безупречности своей репутации и сохранения чести. Впрочем, забудем об этом... - она чуть наклонила голову, прищурившись, а затем, усмехнувшись, плавно шагнула ему навстречу, - Я еще не отблагодарила тебя за подарок, как следует...
Если обстоятельства нельзя изменить, лучше изменить свое к ним отношение
Тихо тикающие часы в гостиной показывали шесть. Неяркий вечерний свет проникал в приоткрытые окна, создавая причудливые блики на мебели, играя с тенями... Капли осеннего дождя мелодично стучали по стеклу, сплетая шумы, разнообразные звуки в удивительную музыку. Мелодично, успокаивающе... Алиса лежала на диване, лениво пробегая глазами строки, не вчитываясь. Как и много лет назад... Сосредоточиться на чтении снова не удавалось. Мысли все время рассеивались, не давая сконцентрироваться, увлекая идеями, тревожа сознание... Диван был на редкость неудобный. Старый, поношенный... С серыми заплатами в некоторых его частях. Впрочем, странным было даже само нахождение некогда весьма изящного предмета во всей этой обстановке... Шкуры и массивные кресла здесь смотрелись куда уместнее. Алиса, сменив уже не одно положение, пытаясь сначала с совершенно аристократичным видом углубиться в хитросплетения сюжета, сидя на самом краешке и держа книгу на коленях, теперь лежала на животе, свесив одну руку, теребя пальцами тонкую деревянную щепку, отколовшуюся от дощатого пола, опираясь на локоть... Нет, так ненамного лучше. Женщина перевернулась на спину. Вставать не было никакого желания... Но и ее занятие уже порядком приелось. Ничего хорошего эта затея ей не приносила. Одолевавшие невеселые мысли тревожили неокрепшее сознание, не позволяя отдаться чтению полностью. Может быть, дело было в погоде... А может быть, в том, что свойство перебирать в голове все грустное и тревожащее разум было присуще Алисе как никому другому. Если бы люди могли сохранять в сердце только радужные и приятные моменты своей жизни, несчастных бы попросту не существовало. Видеть прекрасное - замечательное умение. Но дано оно, увы, далеко не каждому. Жалеть себя гораздо проще, чем делать что-либо для своего же счастья, а уж тем более, чем радоваться тому, что уже имеешь... Даже понимая, что многие наши ошибки уже нельзя исправить никаким образом, люди часто грустят о прошлом. О том, что бы могло быть, если бы они поступили по-другому, если бы обстоятельства сложились иначе, если бы... В любом случае, причин для грусти всегда можно найти более, чем достаточно.
Загоравшийся внутри раскаленный, горячий шар, пронизывающий все нутро своими теплыми волнами... То почти исчезая, то тревожа ее вновь... Ей нужно было любить. Ощущение полета, восторга, волнения... Не так много, но столь необходимо для нее. Быть может, и сама она не осознавала, что и объект чувства для нее был не столь важен, сколь само это чувство... Порою понять всю сложность и витиеватость образа мыслей молодой женщины или девушки бывает совсем не просто.
Какая-то непонятная тоска и печаль овладели сознанием Алисы. И как бы не хотелось ей от этого избавиться, получалось не слишком успешно... Промучившись еще с полчаса, женщина наконец поднялась с дивана и, прихватив с собой книгу, направилась в сторону лестницы. Но по мере того, как она поднималась наверх, вся решимость стремительно таяла, а когда Алиса оказалась перед дубовой дверью, ведущей не в ее комнату, пропала вовсе. Впрочем, подобное состояние было для нее вполне обычно. Может быть, тот день, когда она перестала бы испытывать робость при любой попытке поговорить с мужем, стал бы предметом ее особой гордости. До тех пор она каждый раз пересиливала себя, стараясь достойно изложить мысли, отстоять свое мнение... Впрочем, последнее удавалось совершенно плохо. Если их точки зрения расходились, то спор заканчивался, едва начавшись. Она всегда уступала, боялась, соглашалась... Что, наверное, было не так уж плохо, учитывая ее неопытность во многих вопросах, а также склонность больше доверять чувствам, нежели голосу разума.