Молю Бога, чтобы он не оставил нас в эту минуту. Он свидетель нашей любви, и я верю в его безграничную милость. Надеюсь в скорости увидеть тебя, Борис. Прощаюсь с тобой, бесконечно любя.
Твоя Алиса»
Пробежав взглядом последние строки, Сергей Владимирович поднял глаза на жену. Она сидела, мертвенно бледная, у окна, смотря в пустоту. Ее била дрожь. Она не смела взглянуть на мужа, стоявшего перед ней и державшего письмо, написанное ее рукой. В комнате повисла мертвая тишина, не нарушаемая даже тиканьем настенных часов, стрелки которых показывали полночь, внезапно остановив свой ход.
В одну секунду все страхи сбылись. И хотелось бы закричать, вскочить с места и бежать, бежать… Или же, чтобы все оказалось дурным сном, после которого человек просыпается в холодном поту, но все же через минуту осознает, что то была лишь злая шутка разыгравшегося воображения. Потерять сознание… Но спасительный обморок, как на зло, не приходил к ней в эту минуту. Во всей своей полноте она теперь ощущала, как дверца ловушки, в которую она сама загнала себя, захлопывается. Пути назад не было. Осоргин все знал.
Несколько деликатных вопросов
За окном сгущались тучи. Казалось, небо готово было разразиться плачем, но в пронизывающей тишине ни одна дождевая капля не упала в дорожную пыль. Занимался ветер, сначала лишь тревожа тронутые цветом листья. Теперь уже верхушки деревьев шелестели под его напором. Горожане закрывали окна, предчувствуя надвигающуюся бурю. Улица опустела. Раскаты грома, раздавшиеся где-то в черных клубах туч….
Потрясение. Даже теперь это было бы наиболее подходящим определением. Сперва все переносится легче. Больно станет потом…
Напряженный лоб. Скорбно сжатые губы. Взгляд в упор. Пронзительно… Так смотрят на человека, ставшего предметом огромных вложений и растратившего все до копейки. Только вот блеск глаз… Блеск, который Алиса бы никогда не смогла увидеть прежде. Не яростный. Не решительный. Словно от сильного удара… Слишком много, чтобы назвать укором. Слишком мало, чтобы назвать слабостью. Столько чувств, что никогда не рассмотришь за постоянной сдержанностью. И только один вопрос.
«Зачем так…»
— Что ж… Попробуйте каким-нибудь образом это объяснить — в голосе Осоргина послышались такие нотки, что Алиса невольно подняла голову. И застыла. Потому что на нее смотрел не ее муж, с которым она провела пять лет своей насыщенной событиями жизни, а совершенно другой человек. Далекий, чужой… В лице Сергея Владимировича не было ничего, в чем женщина могла бы найти поддержку. Ни жалости, ни сострадания. Ни даже насмешки. Он был холоден и чужд.
— Кажется, я попросил вас объясниться, — его голос понизился, а пальцы сжали бумагу так, что она мгновенно потеряла свой красивый гладкий вид и теперь сгодилась бы разве что промокашкой.
Алиса молчала. Слова комом застыли у нее в горле. Если бы она обратила свое внимание на мужа несколькими минутами раньше, то обнаружила бы, что этот человек состоит вовсе не из железа или камня, как могло бы показаться на первый взгляд. Сергей Владимирович, как ни властен был над своими чувствами, все же не смог скрыть растерянности. Обман и предательство… Предательство не бездумное, не внезапное. Продуманное, решительное. Повторяющееся раз за разом… То, что может выбить из колеи любого. Если и есть исключения, то этим людям можно только позавидовать.
Почему? Когда это началось? Кто виноват в этом? Чем терзать себя, лучше задать эти вопросы тому, над кем будет вершиться правосудие.
— Вы молчите, сударыня? — он продолжил сжимать бумагу в ладони, — Быть может, я ошибся? Быть может, это всего лишь… досадное недоразумение?
Алиса безмолвно воззрилась на мужчину. Она была бледна и являла собой жалкое зрелище, только не было рядом ни одной души, способной проникнуться к ней состраданием в этот момент. Несколько секунд молчания… Что могла она ответить на это столь нежданное, заставшее ее врасплох обвинение? Ее карты были раскрыты, и теперь приходилось играть с тем, что было на руках, или сдаться на милость победителя.
Выпрямилась, постаравшись отогнать от себя внезапно охвативший ее трепет, посмотрела Сергею Владимировичу прямо в глаза и тихо, стараясь придать дрогнувшему голосу твердость, произнесла:
— В этом нет ошибки. Против вашего слова мне нечего возразить. Можете радоваться: вы уличили меня во лжи, и эту ложь я готова признать. Каких оправданий вы от меня ждете? Письмо в вашем распоряжении, доказательства моей вины подписаны моей же рукой.