Можете не сомневаться, это ему удалось, ибо У–И был не только великим мечтателем, но и великим магом снов.
Однако между великим и смешным всего один шаг, и измерить это расстояние было суждено У–И.
Каким смешным и жалким должен был показаться обитательницам гарема маленький, кривоногий, пузатый венерианпц по сравнению с владыкой всего мусульманского мира, сказочны.^ Гарун–аль–Рашидом!
Бедный У–И! Он сам это понял, притаившись за ширмой, расписанной диковинными птицами, и подглядывая исподтишка за сыном пророка, сидящим на диване. В одной руке шаха был мундштук драгоценного кальяна, другой он небрежно перебирал волосы прекраснейшей Гаянэ, жемчужины гарема.
Бедный У–И! Самые дерзкие, самые потаенные мечты его таяли, как струйки табачного дыма, выходящие из янтарного мундштука.
Несчастный маленький уродец У–И! Целый день шагал он по своей лавке, не отзываясь на пронзительные звонки. Страсть, ревность и отчаяние терзали его подобно чудовищам венерианских лесов в кошмаре начинающего курильщика.
Обливаясь слезами, незадачливый влюбленный то прижимал к груди заветную книжку, то топтал ее ногами, проклиная того, кто выдумал эту обольстительную и злую сказку.
Все же у сказки есть свои законы, и там, где бессильна Любовь, ей помогает Дружба.
Ю–А был преданным другом, и план, который родился в его голове, был дерзостно смел и до гениальности прост.
На следующий день вечером верный Ю–А уложил У–И на лежанку для курения и сам сунул ему в рот толстую сигару, длиной в локоть. Вторая такая же сигара, накрошенная маленькими кусочками, хранилась в карманах У–И.
Теперь У–И, перенесенный во дворец восточного владыки, должен был улучить момент и подсыпать ему в кальян своего зелья, а Ю–А, выждав положенное время, — поднять такой трезвон при помощи «прошу повернуть!», который был бы способен пробудить и мертвого.
Да, в маленькой тощей груди Ю–А билось большое и отважное сердце! Честно говоря, я бы не хотел быть на его месте, когда из кабины для курения в лавке У–И вышел, волоча за собой потухший кальян и протирая заспанные глаза, не кто иной, как сам Гарун–аль–Рашид.
Мне неизвестны подробности этой ночи. Впрочем, важно лишь то, что, когда великий шах наконец опять уснул под утро в Лавке Сновидений с сигарой в зубах и адаптированной книжкой под боком, Ю–А деликатным и нежным звонком вызвал своего друга из небытия.
Очевидно, экспедиция удалась на славу, потому что У–И холил важный, как павлин. Он поглаживал свой животик и так плутовски глядел на Ю–А, что тот изнывал от любопытства, но в отношении всего, что произошло во дворце, У–И хранил скромное молчание, подобающее истинному мужчине.
Вскоре У–И установил в своей лавке еженедельный выходной день, посвященный экспедициям во дворец.
В эти дни Ю–А вместо него безвыходно сидел в лавке, и редкие туристы, которым приходило в голову полюбоваться ночным видом Старого Города, слышали сквозь закрытые ставни громкую перебранку, причем один из голосов изъяснялся на певучем венерианском наречии, а другой — низкий гортанный баритон — по–видимому, принадлежал землянину.
Так продолжалось около года, пока в одно прекрасное утро У–И не вернулся из экспедиции с черноглазым младенцем, которого Ю–А немедленно переправил к кормилицам на болотах.
***
Всю эту историю мне рассказал У–И, когда я прилетел в длительную командировку.
Мы сидели вечером в Лавке Сновидений. Передо мной красовалась желтая «оки–оки», которой я собирался насладиться после нашей беседы, а У–И с Ю–А воздавали должное содержимому моего портсигара. На столе стояла уже наполовину пустая бутылка, из–за которой у меня были крупные неприятности с международной таможней, и три окаменевших цветка лилии, заменяющие на Венере стаканы.
Словом, все располагало к задушевному разговору, но мне почему–то казалось, что У–И что–то скрывает. Очень странным также было равнодушие, с которым он принял мой подарок — полную адаптированную серию «Похождений Буратино». Я знал, что эти книжки еще не были в киоске Дома Дружбы.
— Ну хорошо, — сказал я, — но мне все–таки непонятно, почему ты снял звонок.
— Звонок? — У–И ловко выпустил десять колец и нанизал их на тонкую струйку дыма. — Почему я снял звонок?
— Да, почему ты снял звонок, — подтвердил я.
— Видишь ли, — взор У–И был мечтательно устремлен в потолок, — сейчас мною покупателей. Туристы. Снятся им всякие чудовища, а звонок очень громкий, вдруг он разбудит какое–нибудь страшило?