Этим утром на краю деревни Лукин выстроил двенадцать человек в обгоревших ватниках и рваных шароварах. Двенадцать из шестидесяти.
- Наша группа выполнила задачу. Мы задержали врага...
Подъехала машина. Лукин подал команду и строевым шагом зашагал навстречу генералу:
Тот выслушал рапорт, повернулся к спутнику:
- Все-таки остановили, товарищ командующий.
- Молодцы, молодцы, - командующий шагал к строю, оглядывая людей. Смирнов, - скомандовал адъютанту, - принеси портфель. Спасибо, товарищи. Как дрались ваши люди, капитан?
- Прекрасно, товарищ командующий.
- Все кадровые?
- Никак нет. Вот тот боец, с пулеметом, студент, добровольно попросился в группу.
- Как он воевал?
- Отлично, товарищ командующий, если бы не он, смяли бы нас с фланга.
- Подойдите, товарищ... - генерал обернулся.
- Белов, - подсказал Лукин.
- Белов, - продолжил генерал.
Сергей подхватил пулемет, вышел из строя.
- Спасибо за службу, доброволец, - командующий достал из портфеля серебряную медаль и прикрепил ее к ватнику Сергея.
А вечером ему стало плохо. Поднялась температура, кашель разрывал горло. Гончак на попутной машине отвез его в Москву, в госпиталь. В ноябре он выписался. Врач посоветовал ему беречь легкие.
- Ничего страшного нет, - сказал он. - Но необходимо питание, воздух, покой.
Сергей усмехнулся. Он пришел домой. В пыльной квартире стояла гулкая тишина. Разжег газовую колонку, принял ванну. Лежа в горячей воде, разглядывал свои худые руки и думал о Гончаке, Лукине, ребятах.
Наутро отправился в университет. Его сразу же привлекли к общественной работе. Заставили составлять списки эвакуированных. На него приходили смотреть девушки и ребята с других курсов. Когда он шел по коридору, то в спину ему доносился восторженный шепот. Он стал героем. Он знал и видел такое, чего не знали и не видели другие.
Несколько раз Сергей ходил в военкомат. Безрезультатно. В первых числах января, рано утром, ему позвонили домой из горкома комсомола.
- Приходи сегодня в горком, - сказал заведующий военным отделом, есть важный разговор.
Он пришел. В кабинете, рядом с завотделом, сидел человек в милицейской форме. Он внимательно поглядел на Белова.
- Ну, я пошел, - завотделом встал, - вы поговорите без меня.
- Моя фамилия Данилов, - сказал человек в форме, - я начальник отделения по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска.
Так они познакомились. А через три дня Сергей Ильич Белов стал оперуполномоченным в отделении Данилова. С ребятами он сошелся быстро. Поначалу он думал, что медаль "За отвагу" позволит ему чувствовать себя человеком бывалым и обстреленным, но в отделении, или, как их звали в МУРе, бригаде Данилова, были награждены все. Иван Александрович имел такую же медаль еще с 1939 года, а к тому же за бои под Москвой орден Красного Знамени. Полесов и Муравьев носили по Красной Звезде, а у Степана еще и медаль была, правда трудовая. Так что бригада их была, как шутил Полесов, орденоносная. Здесь прошлое в зачет не принималось. На деле требовалось себя показать...
ПОЛЕСОВ И БЕЛОВ (продолжение)
Когда стемнело и читать стало невозможно, Степан отложил журнал:
- Ты не спишь, Сережа?
- Что вы, Степан Андреевич!
- Ну молодец. - Полесов встал, хрустко потянулся. - До чего же жрать охота. Ты как?
- То же самое.
- Надо воды попить и покурить сразу. Очень рекомендую, отбивает аппетит начисто.
- Как вы думаете, Степан Андреевич, придет сегодня кто-нибудь?
- Вряд ли. Мы здесь так, для порядку сидим. Теперь дураков нет, чтобы после мокрого дела сами в засаду приходили.
- Так чего же мы, собственно, ждем?
- У моря погодя или, вернее, дорогой Сергей Ильич, вдруг в сеть, расставленную для щуки, заплывет ершик. Маленький, но умный, кое-что знающий. Совсем стемнело. Ты, Белов, сиди здесь, а я в комнату пойду. Вдруг в окно кто заглянет.
Сергей сел в кресло. В темноте медленно-медленно поплыло время.
ДАНИЛОВ
К пяти утра, когда начался солнечный день, Данилов закончил дела. Вернувшись из горкома, он упросил Серебровского помочь ему допросить хозяйку Шантреля, и Сережа, как всегда, не подвел. Старуха "развалилась" через полчаса.
- Возраст, - потом говорил Серебровский, - я, Ванечка, у нее был лебединой песней.
Правда, особенно важного от допроса Спиридоновой Данилов и не ждал, но тем не менее выяснилась одна любопытная деталь. Шантреля привел к старухе Володя Гомельский, известный фармазонщик и золотишник. Привел он его в июле сорок первого, а откуда приехал Шантрель, давали разъяснения следующие строчки протокола:
"Я, конечно, как женщина честная, в чужие дела не лезла, но случайно услышала (читай, подслушала под дверью), что Володя Гомельский называл моего постояльца земелей, и они вспоминали общих знакомых и родителей Володи". Теперь кое-что было. Во-первых, нужно разыскать Гомельского, во-вторых, узнать, откуда он родом.
Но все это пришлось отложить, так как начальника отделения, занимающегося мошенничеством, на месте не было, видимо, носился по городу, разыскивая свою беспокойную клиентуру.
Данилов позвонил в район и приказал снять засаду на Палихе. Она ничего не дала, а главное, особой пользы он от нее и не видел. Оставил ребят в надежде, может, кто-нибудь придет за продуктами.
- Вы за этим домиком смотрите в оба. Поставь ребят, пусть глядят. Должен же кто-то прийти. Обязательно должен, - сказал он начальнику розыска райотдела. И, выслушав его длинную тираду, что людей не хватает, и уж лучше пускай его пошлют на фронт, и что у него на территории зависают кражи, твердо сказал: - Это приказ начальника горуправления, и наше дело выполнять.
Повесив трубку, Данилов запер кабинет и вышел на улицу. От табака и таблетки кофеина гудело в голове.
"Вот же какая гадость! - подумал Иван Александрович. - Все-таки эти лекарства - отрава. Башка гудит, а спать хочется сильнее".
Он только подошел к остановке, как подъехал двадцать третий трамвай. В вагоне было пусто, старичок-кондуктор читал газету. Данилов сел у окна и задремал. На остановках он открывал глаза, невидище глядел на знакомые улицы и снова погружался в звенящее полузабытье. Кондуктор, видимо, пожалев его, начал тоненьким дискантом объявлять остановки.
На улице 1905 года Иван Александрович сошел. До дома было рукой подать, но идти стало трудно, ноги налились свинцом и не слушались. Но все же он поднялся на третий этаж и открыл дверь квартиры.
Старясь не шуметь, стащил в прихожей сапоги и расстегнул портупею. Так, с ремнем в руках, вошел на кухню и увидел Наташу. Она стояла у плиты и улыбалась.
- Ну что, Данилов, - она засмеялась и дотронулась пальцем до кончика носа. Такая уж у нее была странная привычка. - Что, Данилов, наконец ты и обо мне вспомнил?
Она шагнула к нему, и он обнял жену, еще теплую от сна, и, как всегда, удивился, почему волосы у нее пахнут травой.
Когда он проснулся, в комнате царил полумрак от задернутых штор. Данилов взял с тумбочки часы. Стрелки показывали три.
Он сразу же позвонил в отдел. Трубку снял Муравьев.
- Ну что, альтруисты, как дела?
- Дела у прокурора, Иван Александрович, - голос у Игоря был невеселый, - он, кстати, вас с двух часов дожидается.
- Кто он? - не понял Данилов.
- Помпрокурора, - пояснил Игорь, - всю душу из меня вынул, о диабете рассказывает.
- Ты послушай, тебе полезно, - засмеялся в трубку Данилов, - пришли машину, я еду.
Он быстро побрился, принял холодный душ - горячей воды, естественно, не было, - больно вытерся жестким полотенцем. Тело приятно горело; шлепая босыми ногами по нагретому солнцем полу, прошел в комнату, надел все чистое. У стола на спинке стула висели вычищенные и выглаженные гимнастерка и галифе, на скатерти лежала записка:
"Картошка в духовке. Поешь обязательно. Целую. Наташа".
Иван Александрович оделся и почувствовал зверский аппетит. Он еще не успел справиться с картошкой, как внизу условно загудела машина, два коротких и длинный. Данилов запер дверь и спустился во двор. За рулем сидел недовольный Быков. Всю дорогу до управления он жаловался начальнику на "затир" в гараже, на отсутствие запчастей, на плохой бензин, на... Тема эта была бесконечной. Шофер все бубнил и бубнил, не давая Данилову сосредоточиться, наконец у поворота на улицу Горького Иван Александрович не выдержал: