— Попробую.
— Вот вам карандаш и бумага.
Через несколько минут рисунок был готов.
— Так, — сказал Данилов. — значит, это сапфир. Кажется, синий?
— Знаете, такого глубокого синего цвета. А вокруг бриллианты небольшие, но Мария Дмитриевна говорила мне, что они очень старой работы, поэтому дорого ценятся. Они в их семье передаются женам сыновей.
— Вот как! Значит, эти серьги — талисман вроде.
— Скорее семейная реликвия.
— А сколько могла стоить эта реликвия, не знаете?
Алла посмотрела на Данилова с недоумением.
— Я понимаю, — сказал Иван Александрович, — многие вопросы покажутся вам не совсем тактичными. Но прошу понять меня, наша профессия такая, мы, как врачи-невропатологи, врываемся в человеческие души. Так что потерпите. Кстати, вы говорили, что серьги лежали в шкатулке. А что там еще было?
— Я не знаю. Нет, впрочем, погодите. Мне Сережа как-то показывал, там был Наполеон.
— Простите, кто?
— Да, Наполеон, — взволнованно сказала девушка, — печать такая. Наполеон в треуголке, руки скрестил на груди, и ниже кружок, на нем инициалы выгравированы. Печать. Сережа рассказывал, что в 1812 году, когда французы бежали из Москвы, ее забыли, а прапрадед его нашел эту печать.
— А из чего сделан этот Наполеон?
— Сережа говорил — из серебра.
— Теперь вот о чем расскажите. Вы жили рядом с Ивановскими, считались у них в доме почти родной. Правильно я говорю?
— Да.
— Так вот, не заметили ли вы чего-нибудь необычного в поведении Дмитрия Максимовича за последнее время?
— Нет, ничего особенного.
— Тогда постарайтесь вспомнить другое: перед отъездом Дмитрия Максимовича из Москвы в ноябре прошлого года вы у них не встречали посторонних?
— Видите ли, — Алла помолчала секунду. — Дмитрий Максимович никуда не уезжал. В ноябре заболела Мария Дмитриевна, и я ухаживала за ней.
— Как никуда не уезжал, — удивился Данилов, — а вы ничего не путаете?
— Да, точно, я говорю правду… Поверьте мне… — Нестерова заволновалась.
— Да вы успокойтесь, я вам верю. Тут неразбериха одна получилась. Вы уж помогите нам выяснить.
— Числа пятнадцатого ноября, — медленно, видимо стараясь ничего не упустить, начала рассказывать Алла, — да, по-моему, пятнадцатого, Дмитрий Максимович и его помощник Георгий Васильевич…
— Попов?
— Да, Попов, привезли домой тяжелый ящик. Привезли втроем.
— А кто третий?
— Шофер. Я еще удивилась: шофер, а очки у него выпуклые, как у очень близоруких людей. Так вот, они принесли тяжелый ящик. Потом шофер уехал, а Дмитрий Максимович сказал, что у них сломалась машина и надо ждать инкассаторов.
— Как я понял, инкассаторы должны были подъехать прямо к дому.
— Да, но что-то случилось, я уж не знаю что, и инкассаторы приехали только через неделю. Все это время Дмитрий Максимович и Попов дежурили в комнате, где стоял ящик, по очереди. У них даже наганы были.
— А когда приехали инкассаторы?
— Дмитрий Максимович все время звонил по телефону, а машины не было. Наконец, он сказал, что поговорит с замнаркома внутренних дел, которого знал лично.
— Он позвонил ему?
— Да. Той же ночью подошла машина с людьми в форме. А с ними какой-то начальник из Ювелирторга. Они вскрыли ящик, составили акт, а ценности положили в зеленые мешки. С ними уехал Попов, а Дмитрий Максимович остался, у него грипп начался сильный.
— Понятно, Алла. Вспомните, больше никто не заходил к Ивановскому?
— По-моему, нет.
— Ну вот мы и уточнили. Спасибо вам.
— Я могу идти?
— Конечно. Я попрошу, чтобы вас проводили.
Данилов встал, пожал девушке руку.
«Странно, — подумал он после того, как Нестерова вышла. — Выходит, что Ивановский никуда не уезжал из Москвы. Вот теперь все становится непонятным».
Иван Александрович сел на стул рядом с сейфом, прислонился виском к его холодному боку. Усталость чувствовалась в каждой клетке организма. Делать ничего не хотелось, даже думать. Мысль о том, что сейчас придется идти осматривать привезенную с КПП машину, показалась невероятной и отвратительной. Поехать бы в пивную на Малой Брестской, встать там в уголке за высоким столиком, пива выпить холодного, а потом… Потом домой, спать. Открыть окно — с прудов потянуло бы запахом свежести, и сон пришел бы невесомый и тихий…
Узор сейфа больно вдавливался в висок, но Данилов не замечал этого: он спал.
— Иван Александрович, — услышал он голос Белова, — товарищ начальник…
— Чего тебе? — спросил Данилов, не открывая глаз. Никакого уважения к старости.
— Товарищ начальник, Нестерова вспомнила, кто приходил к Ивановскому…
«В дополнение к моим показаниям, хочу сообщить, что в конце ноября 1941 года или в первых числах декабря к Ивановскому заходил тот самый шофер. Я узнала его по очкам. Пробыл он в квартире недолго. Больше я его не видела».
Данилов еще раз перечитал протокол допроса. Ну вот, кое-что есть. Теперь нужно установить шофера. Возможно, что он связан с убийством. Вполне возможно. Уж больно много совпадений.
Он позвонил Полесову. Трубку никто не поднял: значит, Степан еще не приехал. Данилов позвонил дежурному и попросил сведения обо всех разбойных нападениях и грабежах за последние шесть месяцев.
— Сейчас распоряжусь, — ответил дежурный. — Все абсолютно?
Данилов помолчал, а потом добавил:
— Нет, только группы. А также все сведения об использовании наганов. Кроме того, запроси отряды ВОХРа, не случилось ли у них чего за это время.
— Сделаем.
«А теперь надо пройтись, — подумал Данилов. — Просто выйти из управления и пойти по улице. На ходу думается легче».
Он запер кабинет. В коридоре было пусто. Прошел полпути к лестничной площадке, услышал, что в его комнате зазвонил телефон. Опять открыл дверь, надеясь, что звонок случайный и телефон замолчит. Но, видимо, на том конце провода сидел человек упорный, и аппарат продолжал звонить.
— Данилов!
Это звонил Полесов.
Иван Александрович приехал в отделение через двадцать минут. В дежурке сидел щуплый белобрысый человек и вертел в руках очки с выпуклыми стеклами. Данилов даже не удивился. Он просто ожидал этого, знал, что заявил о пропаже машины именно тот самый шофер в очках, о котором сообщила Нестерова.
Допрос он начал сразу, в отделении.
— Ваша фамилия, имя, отчество?
— Червяков Валентин Иванович.
— Год рождения?
— Мне двадцать восемь лет.
— Место работы?
— Механик первого автохозяйства.
— Почему же в вашем заявлении написано, что вы шофер?
— Это временно. Почти все водители на фронте, я из-за близорукости от службы в армии освобожден, поэтому с сентября прошлого года работаю водителем.
— С таким зрением?
— Что поделаешь, товарищ следователь, война.
Данилов встал из-за стола, прошелся по комнате. Червяков сидел спокойно, слегка прищуренные глаза за стеклами очков смотрели куда-то мимо Данилова, хотя лицо было обращено к нему..
— Номер вашей машины МО26—06?
— Да, а что, она найдена?
— Пока спрашиваю я.
— Извините.
Голос ровный. Очень спокойный голос. Данилов достал папиросу и начал разминать табак. Делал он это медленно, намеренно затягивая паузу. Червяков 22 продолжал молчать, все так же бесстрастно глядя мимо Данилова.
— Вы знакомы с Ивановским? — внезапно резко спросил Данилов.
— Да.
— В каких вы отношениях?
— Я не понимаю вопроса.
— Как часто вы с ним виделись и в какой обстановке?
— Виделся с ним в конце сорок первого…
— Точнее.
— В ноябре. В конце ноября. Мы ящик с ценностями возили, а у меня машина сломалась. Ну вот и пришлось…
— Что пришлось?
— Ящик к Дмитрию Максимовичу тащить.
— А вы знали, что было в нем?