— Садитесь, рядовой Бакланов.
Это настолько неожиданно, что Филипп не верит своим ушам. Каждый солдат в роте знает: если попадешь к Воронину — будешь полчаса стоять по стойке «смирно» и выслушивать нотации. Воронин никогда не предлагал садиться. И вдруг…
— Садитесь, Бакланов. Вы что, не слышите?
Капитан указал на свободный стул, и Филипп, ответив что-то невнятное, сел.
— Ну так как, подумали? Пораскинули, что к чему? Может, вопросы какие есть или что еще, а?
— Есть, — настороженно блеснул глазами Филипп.
— Слушаю.
— Можно, товарищ капитан, закурить?
Воронин с трудом скрывает удивление. «Ну и дела! Солдат с гауптвахты… вот сидит перед командиром, перед начальником своим и еще закурить хочет. Я всегда говорил, что солдата надо держать в строгости».
И еще что-то думает о требовательности. И вдруг припомнился ему недавний семейный разговор, связанный тоже с курением. Сын Борька как-то заявил, уходя на стадион: «Ты, батя, не сердись, но я начал курить. Мне семнадцать, а Гайдар в шестнадцать уже командовал полком. Чем я виноват, что сейчас самостоятельность так поздно установили?»
Воронин тогда смотрел на Борьку и сразу не мог сообразить, что ответить. Хотелось оборвать, даже по шее дать. Но сдержался и, зная характер сына, переспросил: «Куришь, значит?» «Да, батя», — ответил сын. «Дурной ты еще, Борька, вот что я тебе скажу. Кури, шут с тобой, только потом не кляни отца, если кашлять начнешь». А Борька что? Засмеялся. Ну и молодежь…
Воронин взглянул на сидящего перед ним Бакланова, на его светлый, выгоревший на солнце чуб, и, странное дело, возмущение, только что возникшее в нем, прошло. Перед ним сидел молодой, крепкий парень, всего на несколько лет старше Борьки. Лицо у солдата бледноватое, и курносый нос вроде бы острее стал… Воронин протянул пачку «Беломора».
— Курйте. Спички…
Ротный достал из кармана коробок спичек.
— Спасибо, товарищ капитан! — Бакланов торопливо чиркнул спичкой, жадно затянулся. Помолчали. Первым заговорил Воронин.
— У вас в селе там… серьезно или так?
— В каком селе, товарищ капитан? А-а, там… Серьезно. Остаться там после службы собираюсь.
— Стало быть, сговорено все с девушкой-то?
— Да нет еще. Только собираюсь.
— А уверены, что она пойдет за вас? Зовут-то ее как, если не секрет?
— Юля. В библиотеке совхозной она…
— Понятно. Вроде бы и не знаю ее, а, откровенно сказать, не завидую я ей, товарищ Бакланов. Не завидую…
Бакланову стало не по себе. А любопытно, почему капитан так считает?
Воронин помолчал и, как бы раздумывая вслух, сказал, что решил он так известно почему: человеку, которому военная служба кажется пустой тратой времени, будет трудно и в семейной жизни. Он будет стараться обойти трудности, обойти общепринятую мораль.
— Сейчас нарушаете армейскую дисциплину, а потом, по привычке, семейную нарушите. Здесь мы вот какие здоровые, сильные, с властью, с коллективом солдатским. А там что? Одна слабая, да еще, возможно, застенчивая женщина. Что она против вас? Пить начнете, гулять. Вы ведь хозяин. Вы глава семьи, вам все можно. А думаете, мне не хочется, чтобы все у вас было по-хорошему, по-человечески? Честно отслужили свой срок, уволились, свадьбу сыграли, меня бы пригласили. И не вспоминал бы я тогда ваши прежние ошибки, а, наоборот, молодежи сказал бы: «Вот в Прибрежном наш бывший солдат живет. Работает в народном хозяйстве. Это его наша солдатская семья, армия научила уважению к труду. Другие из сел — в города, а он — где труднее, ну и понятно, за что его такая красивая девушка полюбила».
Взгляд Бакланова потеплел. На губах задержалась улыбка. «Такая красивая девушка полюбила…» Это хорошо сказано. А Бакланов раньше называл его про себя «ржаным сухарем». Был бы капитан всегда таким, как сейчас…
Воронин продолжал:
— А не получается ли у тебя, парень, воровство? Да, да, не сердись, что я так говорю. Такое в жизни случается. Девушка лучше, чем ты, ей бы другого, достойного парня, а ты вскружишь ей голову, наговоришь сто верст до небес. Вот я о чем, Бакланов.
— Думаете, я хорошей личной жизни не достоин? — Филипп чуть прищурил глаза, усмехнулся.
— Нет, я не об этом говорю, — задумчиво произнес Воронин. — Я считаю, что вы должны стать намного лучше. Честнее, строже к себе.
«Это, пожалуй, так, — соглашается про себя Бакланов. — Мути во мне хватает, а то, что Юля лучше меня, тоже факт. Стать честнее и строже? Понятно, что имеет в виду капитан Воронин. Честно нести службу… Да… Кажется, простые истины». Бакланов сказал: