— Ну и как она, служба?
Спросил таким тоном, что мог бы и не спрашивать. Можно подумать, его служба интересует.
— А ничего. Идет помаленьку, — ответил Филипп, подходя к коню и с удовольствием трогая его теплые бархатные губы.
Ух ты, Уголек, Уголёша!.. Жарко небось тебе, коняга?
— Слышишь, служба, это верно, что ты Замуле, секретарю комсомольскому, про двигатель сказал?
«Ишь ты, гусь лапчатый… Не поленился приехать. Значит, действительно ворюга… Вот бы мог я угодить в историю!» — подумал Бакланов.
— Сказал, а что?
— За язык тебя тянули?
— Он спросил — я ответил. Двигатель-то совхозный? — И, видя, что Семенюк насупился и не отвечает, повторил еще громче: — Совхозный или нет?
— Не в этом дело, — уклончиво ответил Семенюк и даже попробовал улыбнуться. Снял соломенную шляпу и, вынув платок, отвел со лба прилипшие волосы. Кивнул на небо: — Чайки вон разлетались. Гарный дождь буде…
— Да, раскричались чайки…
Семенюк сказал примирительно:
— Мог предупредить хотя бы… А то я подумал… дело земное, обычное. Заработать всякому не мешает — что вольному человеку, что солдату. Двадцатку верную имел бы. А то спрашивает меня секретарь насчет двигателя. А я тебя прикрываю, говорю, нет, мол, ничего ни о чем не знаю. Такое дело…
«Ишь ты, куда гнет! Меня он, видите ли, прикрывал…» Филипп усмехнулся:
— Зря думал. Мне они, деньги, ни к чему. Я же на полном государственном, не то что некоторые.
Семенюк держит на губах улыбку, а глаза серьезные.
— Це ясно. Я бы и сам мог сказать директору, а не тот выскочка. Неудобно получается. Что, у него на баркасе движок плохой? Ладно, сегодня скажу. А за труды все же получи!
Семенюк протянул Бакланову красненькую бумажку. Филипп отвел его руку:
— Оставь детишкам на молочишко, а мне ни к чему. Ты что, за этим приезжал?
— Да бери же, чудак! Из хозяйственных фондов, совхозные. Заработал ведь…
— Не… — закрутил головой Бакланов и сказал, чуть прищурив зеленый глаз: — За труды я в правлении после демобилизации получать буду. Под роспись. Как положено.
— Ну, дело твое. — Семенюк нахлобучил шляпу и убрал десятку в карман клетчатой ковбойки. Грузно сел в повозку. Хлестнул вожжами по отливающим синью бокам коня. Уже через плечо крикнул:
— Бывай здоров!
— Пока! — ответил улыбающийся Филипп, поскреб затылок и уже вслед прокричал: — Привет семье!
Семенюк сделал вид, что ничего не слышал. За повозкой клубилась пыль.
Пятый час вечера. Тучи, как заслонка в русской печи, держали над землею духоту. Даже ветер, рябивший волны, был теплым и не освежал.
Рогачев сидел на «валуне откровенья» и, свесив босые ноги в воду, негромко пел, подыгрывая себе на гитаре. Песня, кажется, получалась. Вчера в газете вычитал стихи солдатского поэта и на них написал музыку. Похоже, что очень даже душевно получается.
А в небе клубятся тучи и ворочается, ворчит гром. Рогачев усмехается, болтает в воде ногою. Хорошо.
Скрестив на груди руки и поставив босую грязную ногу на противопожарную бочку с водой, Бакланов сидит возле домика. В зеленых глазах досада. «Взбрело русовской бабе прикатить именно под воскресенье… Не могла другой день выбрать: у нее каникулы, а сержанта когда угодно отпустят», — с грустью подумал Бакланов.
Он знает, что Русов со Славиковым в увольнении: подыскивают в совхозе для Людмилы жилье. Знает, но все равно досадно… Сел бы в таратайку с Семенюком, докатил бы с шиком. Надо бы с директором поговорить насчет работы…
Потом вспомнилось присланное ему из большого военного журнала письмо на лощеной бумаге. И стихи возвратили, крокодилы… Слова-то какие нашли, подобрали… Молодец, мол, Филипп Бакланов, что прирос к поэзии душою… Но этого, дорогой человек, мало. К сему бы нужен еще и талантик, а у вас его, извиняемся, в наличии вроде бы нет. Ну, не совсем так, а примерно…
«Подумаешь, гуси… Окопались там в Москве. А я, между прочим, стихов этого самого литконсультанта А. Солдатова нигде не видел. А он тоже мне, учит других!»
Ваня Кириленко делает приборку в домике. Его мысли далеко-далеко, на родной Украине…
Хлопцы пишут, дожди каждый второй день идут, а дожди сейчас не нужны — уборка. Наверное, сильно устает мать в поле. А вечером работа по хозяйству. Раз дожди, значит, травы в рост пошли. Для коровы сено косить надо. Много сена надо… Был бы жив батька, накосил бы. А тай все на матери…