Он понял: это были ее стихи. Точнее, импровизация о море. А оно таким и было. Возле берега зеленое с коричневыми глубинными островками скал и водорослей, а дальше, к горизонту, лазоревое…
Ощущение чистоты и грусти… Сколько хотелось сказать, сколько неясных слов теснилось и путалось в голове, но, видно, не пришло им еще время, не наполнились они одним, самым сильным чувством, и потому Андрей и Людмила молчали.
Да, чувство щемящей грусти… Точно с каждой минутой молчания теряли они что-то дорогое, невосполнимое… Кто сказал, что разлуки в молодости легки?
Все проходит… Прошло и то утро. Растаяли слова, сказанные возле окна старенького, грозно рычащего автобуса.
— Значит, жду. Пиши, как отдыхается, а не будет времени — потом напиши, из Оренбурга. Теперь уже не долго, и я пожалую скоро.
— Да… — рассеянно кивнула она.
Андрей уже тогда ощущал: от него уезжала совсем не та, которую он встречал. Она — и не она.
Так бывает.
Теперь вот это письмо… От нее. Неторопливый, убористый почерк. Ожили слова. Ее голос.
«Здравствуй, Андрюша!
Как ты живешь? Как чувствует себя Ваня (прости, забыла его фамилию)? Ему лучше? Девчонки мои очень обрадовались, когда я заявилась. Они почему-то решили, что я уехала надолго… Да и мне самой раньше многое казалось…
Когда ехала, очень верила, что найду в тебе друга, и, честно сказать, очень хотела быть тебе нужной, необходимой в жизни… Думала, — что слова мои что-то значат…
Не обижайся, но увы… Я разочарована. Я в тебе-ошиблась. Ни о чем не сожалею. Может, верна пословица: „Что ни делается…“
Итак, ты решил всю жизнь быть военным. И на первом месте всегда будут у тебя долг и служба. Я уже убедилась в этом, когда больше половины суток, тех, что была в Прибрежном, провела одна в четырех стенах…
Я не упрекаю тебя. Ты даже в некотором роде сильная личность. Не каждый сумеет быть таким…
Пойми меня правильно. Я не мещанка, я самая обыкновенная. Не сильная и не слабая. Но очень люблю постоянство. Во всем и всегда. И, если угодно, традиционность.
У нас разные дороги, разные судьбы. И теперь я не говорю тебе: „Думай! Решай!“ Ты решил, и, может быть, именно так лучше. Ты говорил о нашей скорой встрече… Я не уверена, что она так уж и необходима. Ни на мне, ни на тебе свет клином не сошелся — на свете столько хороших людей!
«Спокойно, Андрей! Прочти еще раз последние строки и — спокойно. „Свет клином не сошелся“? Да, это, к сожалению, так…
„Разные дороги, разные судьбы“… Слова-то какие категорические подобрала… Неужели она серьезно считала, что я мог все перерешить, написать в училище, подать рапорт Воронину? Простите, товарищи, ошибся, переоценил свои возможности.
Ошибся? Нет, не ошибся! Военный, п только военный. Жить по особому, строгому укладу жизни. Учиться летать. Окончить училище, найти полк, где когда-то служил отец. Прибыть и доложить: „Летчик, лейтенант Андрей Русов прибыл, готов к выполнению любого задания“. А про себя доложить: „Прибыл вместо погибшего отца!“
Эх, Люда, Люда!.. Ну как ты не поняла всего этого? Ты хотела, чтобы я всю жизнь был возле тебя, был штатским. Ты говорила как-то: „Живут же миллионы мужчин пне армии. Живут же! И еще как! Размеренно, спокойно. У них мирная, интересная профессия. Утром, всегда в одно и то же время, они встают, делают зарядку, пьют кофе, неторопливо беседуют с женой, едут на работу. Он — на свою, она — па свою. А то и на одну и ту же. Имеете. Вечером же… Вечер принадлежит им! Полностью. Хотят — пойдут в театр, хотят — пригласят к себе друзей и засидятся за полночь. Свободные люди, счастливая жизнь!“
Да, Люда, это так. И хорошо, что это так. Интересная работа, интересная жизнь. Общая дорога, общая судьба. Разве я не согласен с тобою? Согласен. Но меня-то влечет другое, у меня другая цель в жизни. Разве я не говорил тебе об этом? Говорил.
Да, у военных все по-иному. Но вовсе не значит это „по-иному“, что они отверженные, отрешенные от счастья.
У военных время имеет особое измерение. Оно спрессовано, сжато. Каждый час имеет свою большую цену. Отец и его друзья были летчиками. Они умели ценить время!.. На рассвете их ждали самолеты, ждало оранжевое, как апельсин, утреннее, солнце и бескрайнее небо…
Полет! Ни с чем не сравнимое чувство парения! Осознанное, управляемое парение. На сверхзвуковой машине ты мчишься в просторах родного неба. Ты — его хозяин, ты — его защитник. Под крыльями твоего истребителя подвешены карающие молнии ракет. Ты — военный летчик! Ты умеешь управлять крылатой машиной и боевым оружием. Какая гордая, суровая и мужская профессия! Как объяснить это, объяснить тому, чье сердце далеко от авиации? Как объяснить?..