На поворотном круге у монумента с танком «Т-34» он срезал угол и близко прошел мимо дома, где жили Русаков и Барбос. Но Антон и не вспомнил о них. Подумал лишь почему-то: в этом доме почти все жильцы — заводчане.
В таких домах свет зажигают раньше и гасят позже, чем в других, а многие окна плотно зашторены до полудня. Всегда определишь, кто в какую вахту работает: в первую, во вторую или отдыхают после трудовой ночи.
Вдруг, одно за другим, вспыхнуло желтым светом множество окон, отворилась балконная дверь, выскочил мужчина в майке и восторженно закричал на всю улицу:
— Зака́пало! Зака́пало!
И скрылся, так же неожиданно, как появился.
Не прошло и минуты, как из дома побежали мужчины и женщины — все торопились на дежурный автобус.
Антон быстро пересек улицу Мира и укрылся за склоненными каменными знаменами братской могилы героев Великой Отечественной войны.
В низкой чаше горел Вечный огонь. Было светло, на плитах с бронзовыми именами павших воинов играли отблески газового пламени.
Антон присел на корточки напротив плиты, где последней в длинном столбце была высечена фамилия папиного ординарца, Халитова О. С.
Сигнальный пистолет нагрелся за пазухой, и тяжесть его стала теплой и приятной. Казалось, что Ораз Халитов совсем недавно, уже после того, что произошло сегодня на бывшем поле битвы, после смерти Январева, вручил свое оружие Антону.
Антон не заслужил такой высокой и почетной награды. Вот старшего лейтенанта Январева давно надо отметить орденом или оружием именным. Но он тоже погиб, старший лейтенант Январев. Со славой, как Халитов и его боевые товарищи. И ему почет и вечная память.
Полагалось дать салют, но зарядить ракетницу было нечем. И хотя Антон знал, что в карманах нет даже бумажного пистончика, зашарил в брюках и куртке. Пальцы нащупали предмет, похожий на пулю. Антон вытащил кусочек мелка, посмотрел на него, вздохнул и, встав на колени перед наклонной плитой, дописал внизу еще одно имя:
Старший лейтенант
ЯНВАРЬЁВ.
Он силился вспомнить его имя и отчество, но так и не вспомнил. Все называли старшего лейтенанта только по званию или фамилии. Наверное, и Светлана Васильевна называла его: «Январев». А может быть, коротко и ласково: «Январь, мой Январь…»
Антон увидел Осипова, когда тот остановился в полушаге от него. Антон вздрогнул от неожиданности, хотел вскочить, бежать, но обреченно остался на месте. Осипов молча присел рядом.
Боковым зрением Антон видел, что тот заметил приписку на священной плите. Первой мыслью было — стереть немедленно рукавом. Но все внутри восстало против этого.
«Не сотру. Не сотру. И никому стереть не дам. Я потом краской напишу, зубилом вырублю!»
— Дай мел, — сказал Осипов, и Антон, удивленный, повиновался.
Осипов послюнил палец, убрал последние три буквы и опять дописал, но только две, без мягкого знака: «Январев».
— Неважно у тебя с языком, — вздохнул Осипов и тихо попросил: — А теперь сотри!
Антон замотал головой.
— Сотри!
Нижняя губа Осипова выпятилась. Лицо от этого приобрело выражение детской просительности.
— Нет, — выдавил сквозь внезапные слезы Антон. — Он — герой.
— Герой, — просто согласился Осипов. — Но зачем же, дорогой, хоронить героя, если он живой?
Глаза сразу высохли, и пересохло горло.
— Как… живой? — прохрипел Антон.
— Контужен, но живой.
— Так, так… штольню же сдавило!
Люди не тотчас верят черным известиям — Антон не мог принять счастливую новость. Она была невероятной и такой сверхсчастливой, что сразу поверить в нее было трудно.
— Сдавило. А он живой остался.
— Но ему же дышать там нечем было! — все упрямился Антон.
— Там — не было. Пролом образовался, и Январев в подвал спустился, где вы сидели раньше… Кстати, зайдите в отделение, вещи заберите.
Антон все стоял на коленях, но уже не оспаривал инспектора милиции, смотрел на него обалдевшими глазами.
— Так что жив и здоров наш герой Январев! — продекламировал Осипов. От радости, наверное, стихами заговорил.
Антона прямо-таки подбросило. Осипов успел схватить его за куртку:
— Куда?
— К Светлане Васильевне!..
— Знает уже, — успокоил Осипов и напомнил: — Вытирай.