Раз-два, раз-два, серый козлат!
Дева козлата очень любила,
Вот как, вот как, шибче козла!
- Что ж, хорошая песня, - одобрил старик, - жизнеутверждающая! Ещё знаешь? Давай таперича, про меня старайся, что б значит, я любил красавиц.
- Да что б тебя, евнух драный! – Про себя ругнулся Гришаня, судорожно перебирая в голове все песни и стихи про козлов. Ничего путного, как назло в башку не лезло.
- Ну же! – Торопил Свизлый, грозно тряся бородёнкой. – Не томи-и-и-и!
- Подожди ты, дай с мыслями собраться, - огрызнулся доморощенный исполнитель, но на ум, к сожалению, кроме «старика Козлодоева» ни шиша не ложилось. – А будь, что будет! – Решился он:
Сползает по крыше старик Козлодоев,
Пронырливый, как коростель.
Стремится в окошко залезть Козлодоев
К какой-нибудь бабе в постель.
Вот раньше, бывало, гулял Козлодоев,
Глаза его были пусты;
И свистом всех женщин сзывал Козлодоев.
Заняться любовью в кусты.
Занятие это любил Козлодоев,
И дюжину враз ублажал.
Кумиром народным служил Козлодоев,
И всякий его уважал.
А ныне, а ныне попрятались суки.
В окошки отдельных квартир.
Ползет Козлодоев, мокры его брюки,
Он стар; он желает в сортир.
Внимая музыкальным руладам, старательно выводимым Грининой глоткой, козлат полностью ушёл в себя, плавно водя перед собой массивным костылём, словно оркестровой палочкой. В этот момент, он мысленно представлял себя настоящим дирижёром Большого симфонического оркестра, как минимум, всесоюзного масштаба. Но на последних строках выдающегося музыкального произведения Бориса Гребенщикова, чародей неожиданно встрепенулся и, приоткрыв глаза, недоумённо уставился на свои грязные портки, старательно отыскивая на них мокрые пятна. Не обнаружив искомого, Свизлый перевёл свои злобные глазки на исполнителя, ожидая объяснения услышанному.
- Н-у-у-у, мокры, в смысле от обилия семени, - не сразу нашёлся певец, - а «стар» - это типа звезды на небосводе, - извечно сияет.
- Ла-а-а-а-дно, - наполовину проворчал, наполовину проблеял старый «пень», - про баб, это ты хорошо загнул. С вывертом! Таперича давай, как оне меня шибко любят.
- Так было уже! – Попытался возмутиться Развалов, но вовремя прикусил язык.
- Ещё давай обскажи, как дело было, поподробнее! Аль в могилу захотел? Переночевать? Так это, я щас быстро устрою. Глазом моргнуть не успеешь.
- Не-не! – Затряс головой Гришка, - желание клиента, - закон, сейчас всё будет! Только я начала не помню.
- Давай, откуда помнишь, - милостиво позволил козлат, - только намекни в двух словах, с чего всё у нас завертелось-то. – Гришка невольно поморщился, песня была больно хороша, и перевирать его в пользу двинутого перечника, уж страсть как не хотелось. Но дело было тухлое, - или песни пой, или шагай в могилу.
- Ну, в общем, тема такая, - девица одна, по имени Катерина, тёрлась каждое утро на берегу крутом, что не мешало ей слагать песни о вечной любви, к Сонцеликому витязю из старинного рода Козлатов. С этого всё и поехало.
Откашлявшись, и не забыв в очередной раз, помянуть недобрым словом, старого хрена, Развалов выдал:
……Выходила, песню заводила,
Про степного, Свизлого Козла,
Про того, которого любила,
Про того, кому рога сплела!.....
Долгое, тошнотворное блеяние, в течение несмолкаемой минуты, стало новоиспечённому автору-исполнителю, апофеозом награды, за его сладкоголосые рулады, выводимые на грани нечеловеческого терпения. Если хорошенько прислушаться, в козлином клёкоте временами даже узнавались знакомые нотки, из последнего Гришкиного хита. Общий восторг сопровождался барабанным боем клюки о съёжившееся в страхе дерево, с которого, тучей осыпалась изумрудная листва, и градом полоскали почву какие-то перезрелые плоды. Наконец, когда всё это великолепие стихло, уступив место благостной тишине, Свизлый соизволил приоткрыть осоловевшие от счастья глаза.
- О! А ты кто такой будешь-то? Никак, насильник?
- Да вашу ж крышу! – Глубоко вздохнул измученный в усмерть Гриня, - Булат-Балагур я. Менестрель, по-вашему. Слагаю сонеты о большой козлиной дружбе……..
Проснувшись поутру, Шохр первым делом, поднял Гришаню, находившегося в строго отмороженном состоянии, а если говорить точнее, в полном ступоре.