Оказалось, однако, что это приехал Рокотов. Он прибыл всё с той же целью: узнать новости.
Вместе отправились в Тригорское...
Наконец пришли газеты. В «Прибавлении к Санкт-Петербургским ведомостям» прочитали реляцию: «Вчерашний день будет, без сомнения, эпохой в истории России.
В оный жители столицы узнали с чувством радости и надежды, что государь император Николай Павлович воспринимает венец своих предков... Но провидению было угодно сей столь вожделенный день ознаменовать для нас и печальным происшествием... Государь император вышел из дворца один, без свиты... был встречен изъявлением благоволения и любви... Между тем две возмутившиеся роты Московского полка... ими начальствовали семь или восемь офицеров, к коим присоединились несколько человек гнусного вида во фраках. Небольшая толпа черни окружала их и кричала: ура!.. Но государь император ещё щадил безумцев и лишь при наступлении ночи... решил вопреки желанию сердца своего употребить силу... Происшествия вчерашнего дня, без сомнения, горестны для всех русских и должны были оставить скорбное чувство в душе государя императора...»
Наконец-то вернулся Арсений! В осторожных коротких записках многочисленных петербургских знакомых сообщались подробности, назывались участники. Некоторых арестованных вели во дворец по улицам со связанными руками... Повелением государя учреждён особый комитет для изысканий о злоумышленных обществах...
Побывал Арсений и в доме Пушкиных. Там паника и смятение.
— Сергей Львович и Надежда Осиповна изволили заболеть, — сообщил Арсений.
Лёвушка прислал брату записку. Он был на площади! Кюхельбекер отдал ему палаш, отнятый чернью у полицейского, и сказал князю Одоевскому[219]: «Prenons се jeune soldat»[220]. Потом Лёвушка поехал к Рылееву, но лошади понесли, и, когда он добрался до квартиры у Синего моста, Рылеев уже был арестован. Ох уж этот непоседливый Лёвушка!
Петербургская буря вызвала зыбь и в глухом уезде. Помещики не ленились отправиться и за сто вёрст — поделиться негодованием. Ведь это же святотатство — посягнуть на самый образ правления в России! Quelle herreur! Quell horrible nouvelle![221] И что на самом деле хотели эти сволочи, эта шайка разбойников? Они хотели для себя иметь больше, чем имели, а добились того, что народ теперь осмелеет в вечной вражде к своим господам-помещикам.
Но каков новый царь! Ведь Николай знал об отречении Константина и всё же велел ему присягать! Какое благородство! Великий характер. Античная драма. Борьба царственных братьев не за трон — лишь о долге и чести... И рассказывали подробности: о завещании Александра, о переписке братьев, о молебствии, о заседают в Государственном совете. Теперь только бы не взбунтовался народ!
Народ! В самом деле, то тут, то там возникали и ползли слухи: дескать, должны отменить крепостное право и дать крестьянам землицу; дескать, подавай жалобу на помещика и получишь свободу. И вот кое-где недобрали оброка, кое-где не желали барщины, кое-где, чтобы собрать казённую подать, пришлось обращаться к исправнику. Ожидай бунтов!
И ещё тревожные вести: неужто генерал Ермолов ведёт на Москву отдельный Кавказский корпус? Скорее в Опочку, в Новоржев, в Псков — за свежими новостями!
Прогулка во второй половине декабря 1825 года.
Снег покрыл поля тонкой белой пеленой. Из-под снега виднелись где пожухлая трава, а где вспаханная земля. Мороз. Небо сплошь затянули низкие пухлые облака.
...Итак, свершилось. Те, к которым он столько лет мечтал присоединиться, всё же выступили. Какая-то странная картина составилась из полученных им известий. Восставшие выстроились на Сенатской площади, но не действовали. Верные правительству войска выстроились и тоже не действовали. Будто события развивались по правилам дуэльного кодекса. Дуэль, дело чести, из-за отсталой, погрязшей в невежестве и рабстве России. И вот homme d’honneur[222] бросили вызов правительству. Противники заняли места у барьеров. Были и секунданты: легендарный храбрец Якубович[223] отправился на переговоры к новому царю Николаю, легендарный герой Отечественной войны граф Милорадович[224] — к своим бывшим товарищам по оружию. И только убийство из-за угла Милорадовича было прямо-таки непонятно в рамках строгих дуэльных правил!
...Вспомнилось, как в кабинете петербургского генерал-губернатора он когда-то — тоже по долгу чести — составил целую тетрадку крамольных своих стихов. А здесь, в Михайловском, он узнал, что Милорадович, прочитав в первой главе «Евгения Онегина» хвалебные строфы об Истоминой[225], заказал, не жалея денег, стихи для бесчисленных балетных своих содержанок...
Итак, состоялась дуэль. По правилам кодекса первым стреляет не тот, кто вызвал, а тот, кого вызвали. И вот в конце концов орудия выплеснули шрапнель...
Неисповедимы пути к творческим замыслам и решениям. Вдруг ему стал ясен сюжет, по крайней мере, двух новых глав «Евгения Онегина». Дуэль! Ссора на именинах Татьяны и дуэль Ленского и Онегина. Следовало теперь как можно быстрее закончить четвёртую главу, чтобы взяться за следующие...
Да, дуэль, а не революция ещё и потому, что оба противника боялись народа. Народ ищет свободу в бунтах — жестоких, неуправляемых, беспощадных. Вот чем должно заняться ему непременно: Пугачёвым[226] и Разиным. Народ! Он участвовал в смутах, в воинах, и, в конечном счёте, он решил судьбу и царя Бориса, и Самозванца. Он изгнал из России Наполеона. И всё же, поднятый историческими потрясениями или излив ярость и боль, превысившие терпение, народ вновь уходил в свою особую вековую жизнь. Но не этим ли сумел он сохранить истинную Россию, сам дух её? А думы свои и чувства запечатлел в заунывных или лихих песнях, в затейливых и лукавых сказках, в острых и точных пословицах...
Итак, свершилось! Что будет с его друзьями, его братьями? Кюхельбекер, кажется, целился в Михаила, великого князя, на пансионе которого воспитывался в Царскосельском лицее, и бежал. Прасковья Александровна узнала у Адеркаса, с которым дружила, что опасного этого преступника разыскивают в Псковской губернии, где у него родичи... Боже мой, вдруг явится он в Михайловское? Зачем безумного Вилли, только что вернувшегося из Москвы в Петербург, Рылеев вовлёк в несчастный заговор? А Жанно Пущин? У того в Пскове жила сестра. Однако газеты уже сообщили об его аресте... Да Жанно и не собирался бежать.
...Газеты писали: злоумышленники желали исполнить злобные замыслы, давно уже составленные во мраке тайны. Теперь преступники понесут, каждый по делам своим, заслуженные наказания. И печатались списки схваченных...
Манифесты Николая I. Он воспринял венец. Он оградил коренные законы. Божьей милостью мы, Николаи Первый, император и самодержец всероссийский и прочее и прочее. А что же делать ему, Пушкину? Что ж, свершилось. А он, только что закончивший историческую трагедию, должен, стараясь по возможности, понять ход истории.
Но что будет с ним? Те, кто стреляется из-за чести, не скрывают ни мотивов дуэли, ни участников. Он сам не участвовал в событиях, но его имя может многими называться...
XXXIX
А Россия жила свой жизнью, и протёкшие события лишь разошлись лёгкой рябью по поверхности океана.
Что делать мужику зимой? Воду возить, молотить, у кого не обмолочено, скот кормить — лишь бы хватило до вешнего Николы. Своп заботы! У одного скотина тощая, у другого издох жеребёнок... Что делать бабе зимой? Смотреть за ягнятами, телёнком, коров доить, масло бить, прясть, шить, плести лапти...
После Спиридонова дня, как известно, солнце на лето, зима на мороз. Ах, мороз! Казалось, он всё сковал, остановил, выморозил... Ан нет, самое оживление: праздники, святки. Всяк разоделся получше. А в окнах лучины горят, гостей приглашают.
219
223
224
225
226