Валерий Владимирович, проследив за взглядом жены, загородил собой линию.
— У вас есть свой ключ от дома? — спрашивал тем временем капитан, все еще стоявший на ступеньках и не видевший происходящего.
— Есть, — Валерий Владимирович порылся в кармане брюк и достал связку. — А что? Преступник открыл дверь ключом?
— Я пока не знаю, — пожал плечами Сквира. — Но дверь не сломана, как видите.
Тот кивнул. Потом, шепча что-то успокаивающее, обнял жену за плечи и повел в дом.
В гостиной царил все тот же беспорядок. В воздухе появился легкий запах затхлости. В центре комнаты одиноко стояли две табуретки, оставшиеся после понятых, просидевших на них всю ночь с воскресенья на понедельник. Один из плафонов люстры рухнул, по-видимому, уже после ухода милиции, и теперь его осколки валялись на табуретках, слегка покачиваясь на сквозняке. Напольные часы остановились. Было очень тихо.
— Вы здесь часто бывали? — спросил капитан. — В Володимире?
— Почти каждый год, — всхлипнула женщина.
Василь Тарасович растерянно посмотрел на нее и скрылся на кухне. Послышался шум воды, и Козинец появился в комнате с полным стаканом в руках. Леся Орестовна сделала несколько глотков и слабо улыбнулась лейтенанту.
— Вы давно в Днепропетровск перебрались? — продолжал расспросы капитан.
— В семидесятом, — Леся Орестовна промокнула носовым платком глаза. — После школы. Поступила в институт легкой промышленности.
— Вещи в доме более-менее знаете? Ничего не пропало?
— Трудно сказать, — Она покачала головой и бессильно опустилась на диван. Потом вяло махнула рукой в сторону полупустого серванта. — В чайнике папа держал рублей пятьдесят-сто.
Чайник лежал здесь же, разбитый.
— А драгоценности?
— Все мамины украшения папа отдал мне, — горестно вздохнула Леся Орестовна. Было видно, что она готова опять зарыдать. Вдруг какая-то мысль мелькнула в ее голове, и она разом выдохнула: — Совсем забыла! Золотой ангелочек. Не позолоченный, а действительно сделанный из золота. Полый внутри, но стенки из чистого золота. Очень дорогой. Граммов двадцать. На нем даже проба была. Должен в библиотеке стоять. На столе. Это какой-то приз, который папа в мае привез с выставки в Братиславе. Он им очень гордился, даже в Днепропетровск брал с собой, чтобы нам показать.
Женщина на мгновение закрыла глаза. Затем снова промокнула их платком.
— Еще серебряная пепельница, — отозвался Валерий Владимирович. — Мы Оресту Петровичу подарили, когда он у нас гостил в последний раз. Хотели что-то такое ему еще на шестидесятилетие купить, но тогда денег не было.
Леся Орестовна прижала руку ко лбу.
— Голова раскалывается, — пробормотала она.
Василь Тарасович, к удивлению капитана, немедленно вытащил из кармана какие-то таблетки и протянул ей. Леся Орестовна слегка кивнула в знак благодарности.
— Орест Петрович приезжал к вам часто? — спросил Сквира.
— Да, — ответил Валерий Владимирович. — Тесть ведь пенсионером был. Птица вольная. Бывало, он еще утром не знает, что завтра у нас будет. Так за этот год… — Он глянул на жену. — Раза два… Да?
Но та молчала.
— Да, два-три раза гостил, — решительно закончил Валерий Владимирович. — То на пару дней приезжал, а то и на всю неделю. Как дела пойдут.
— А что он делал в Днепропетровске?
— С внуком возился, — пожал плечами мужчина. — Монеты привозил на обмен или продажу. В последний раз был у нас месяца полтора-два назад.
Капитан задумался, обвел взглядом комнату, задержался на Козинце. И вдруг понял, что лейтенант смотрит на дочку Ревы, не отрываясь, широко раскрытыми глазами, почти не дыша. Свет из окна упал на ее лицо, и оно стало похоже на портрет средневековой мадонны — печальной, осунувшейся, но, тем не менее, неуловимо прекрасной.
Сквира кашлянул. Лейтенант никак не отреагировал, продолжая неприлично пялиться на женщину. Северин Мирославович кашлянул еще раз, громче, настойчивее. Козинец покосился на него и отвернулся к окну.
— А вы сами, случайно, коллекционированием не занимаетесь?
— Нет, не занимаемся, — тут же откликнулся Валерий Владимирович, от внимания которого ускользнула вся эта сценка. — У нас и без того есть что в жизни делать. Нам искусственные развлечения не нужны.
Фраза эта прозвучала сухо, даже зло. Сквира быстро взглянул на Лесю Орестовну, ожидая, что ее заденут слова мужа, но та, похоже, не удивилась. А может, просто не придала значения.
Воцарилось неловкое молчание.
— Вы знали, где Орест Петрович держал свою коллекцию?
— Да. Вы нашли оба тайника, я видела…
— А вы? — капитан посмотрел на Валерия Владимировича.
— Конечно. Я же помогал их делать. Даже пострадал — сломал палец, гипс накладывали. Мне на руку, когда большой тайник монтировали, упал подоконник.
Северин Мирославович невольно сжал кулаки, представив, что это на его кисть падает тяжелая деревянная доска.
— А кто еще знал о тайниках?
— Мама знала. Но она… — Леся Орестовна подняла полные слез глаза на мужа. — …она тоже… умерла…
— И за столько лет вы ни с кем не поделились секретом? С подругами, коллегами, одногруппницами?
— А чем здесь делиться? Кому это интересно?
Сквира не стал возражать.
Володимир, переулок у дома Геннадия Рыбаченко, 16:30.
— Вы к кому? — крикнул кто-то.
Капитан обернулся на голос и увидел пожилого мужчину, стоявшего с лопатой посреди одного из огородов. Северин Мирославович махнул ему рукой и пошел дальше.
Мужчина, перепрыгивая через грядки, подбежал к сетке забора.
— Эй, ты! А ну обратно! Милицию вызову!
Сквира остановился. Достал удостоверение.
— А-а, — мужчина сбавил тон, — понятно. Ты уж прости, у нас тут недавно убийство произошло. Хочешь не хочешь, будешь следить.
— Ну и правильно, — капитан нетерпеливо поглядывал вглубь переулка.
— А ты кого тут ищешь?
— Некоего Рыбаченко Геннадия Федоровича.
— Никогда не слышал, — покачал головой мужчина.
— Должен тут проживать, в двенадцатом доме.
— Ах, этот! Генка? Так он Рыбаченко по фамилии? — Страж переулка показал рукой на калитку через два дома напротив. — Вон там Гена живет. Я его толком и не знаю. Он здесь только полгода… — Сосед отставил в сторону лопату и облокотился о забор. — Тут раньше бабка его жила. Когда померла, хата несколько лет пустой стояла. А теперь вот, значит, Генка вселился. Внук ее. Ярославовны внук. Ну и правильно! Зачем ему с родителями в одной квартире кваситься?
— Он там сейчас? — спросил Сквира, оглядываясь на калитку указанного дома.
— Не! День же белый. Вон и машины его нету.
— Машины?— деланно удивился капитан Сквира. — У него машина есть? А где же он деньги взял? Родители дали?
— Чего не знаю, того не знаю. Родители — вряд ли. Мать у него пьяница. Я с ней знаком, еще с детства. Ее детства, конечно. На свои машину купить Генка тоже никак не мог — пьет, гуляет, девиц водит, магнитофон этот свой крутит по ночам. Такие денег не зарабатывают… — Он покачал головой, почесал затылок и добавил: — Может, Ярославовна ему что оставила… Бабка, то есть…
— Спасибо. — поблагодарил Сквира. — Пойду, а то совсем ничего не успею.
— Ты заходи как-нибудь, — мужчина протянул капитану ладонь.
Тот пожал ее и, поспешно развернувшись, зашагал прочь.
Ворота двенадцатого дома были заперты на висячий замок. Зато калитка оказалась широко распахнутой. Сквира оглянулся, кивнул своему новому знакомому, который так и наблюдал за ним из-за забора, и зашел.
Огород у Рыбаченко был совершенно запущен. Несколько гнилых стеблей на голой земле отмечали место, где когда-то находились грядки. Утоптанные дорожки вели через грязь только к двум местам — налево к колодцу и направо, за угол, к отхожему месту. Во дворе повсюду виднелись отпечатки протекторов. Геннадий, похоже, здесь ставил свою машину, здесь же и разворачивался — прямо через огород.