– Батюшка уехал на мануфактуру. Путь туда через лес, я безмерно волнуюсь.
– Не стоит, – твёрдо сказал Алексей, найдя её руку и поцеловав ладонь около запястья. – Даю вам слово, что с головы вашего батюшки не упадёт ни волоса.
– Вы даёте слово? – безмерно удивилась его уверенности Аня.
Алексей дурашливо развёл руками:
– Именно я. Видите ли, любезная Анна Ивановна, от бабушки мне достался дар предвидения.
Неизвестно почему, но Аня сразу поверила в правдивость его слов и успокоилась.
– Дай Бог…
В комнате повисло молчание, прерываемое громким тиканьем напольных часов в корпусе красного дерева. Поймав себя на мысли, что не знает, куда положить руки, Аня порозовела и поискала глазами корзиночку с вязанием, но, похоже, Анисья забрала её в свою комнату.
Когда Аня сообразила, что стоит предложить гостю чай или кофе, Алексей поднялся:
– Мне пора распрощаться. Я, собственно, приехал навестить рабочих в сукноваляльной мастерской.
– Зачем? – глупо спросила Аня.
– То есть как зачем? Чтобы учить их грамоте, – терпеливо, как ребёнку, пояснил он ей. – Мы, образованные люди, должны просвещать простой народ. Иначе Россия никогда не сбросит с себя оковы косности и невежества.
«Так вот вы какой, господин Свешников», – подумала Аня, и в её душе поднялась волна благодарности к Алексею, занятому таким благородным делом. Учить рабочих – что может быть важнее и нужнее этого?! Без всеобщей грамотности Россия никогда не станет великой державой. Она не раз сталкивалась с неграмотными крестьянами, не умеющими правильно расписаться и сосчитать заработанные копейки. Мало того, необразованные люди и детям своим не позволяли учиться. Особенно девочкам. Что далеко ходить, даже нянюшка Анисья порой ворчала на отца за то, что отправил Аню в пансион.
«Девку учить – только портить. Умную бабу никто замуж не возьмёт», – повторяла она то, что любили говаривать в народе.
Стыдясь за своё пустое времяпрепровождение и немного смущаясь, Аня попросила:
– Позвольте мне как-нибудь пойти с вами?
По посветлевшему лицу Алексея, расплывшемуся в задорной улыбке, Аня угадала ответ раньше, чем были произнесены слова.
Он утвердительно кивнул:
– Буду счастлив.
Этих слов Свешников ждал как манны небесной, надеясь, что Аня попросится пойти с ним. Он сразу угадал в её душе сострадание к людям. Так сильно и ярко, как Аня, Алексею, пожалуй, ещё не нравилась ни одна девушка. Правда, на первом курсе он считал себя влюблённым в телеграфистку Улечку с главного почтамта, а на втором нешуточно увлёкся выпускницей медицинских классов Женечкой Бардиной. Но ни та, ни другая ни в какое сравнение не шли с Анной. Городские барышни напоминали фарфоровых кукол, выставленных в витрине «Пассажа» – завитых, с искусственным румянцем и бессмысленными глазами. А Аня была настоящая, живая, манящая внутренней чистотой.
Идя сюда, он с замиранием сердца сравнивал её с молодой берёзовой листвой, нежным облаком окутывающей стройные стволы, облитые солнцем. Именно берёзкой ему и виделась русская девушка: белокожая, длиннокосая, гибкая, но не ломающаяся под напором суровых ветров с севера.
Ему была нужна именно такая подруга и, направляясь в дом Веснина, Алексей твёрдо решил, что добьётся Аниной взаимности во что бы то ни стало.
С того дня, как на дороге к Ельску был ограблен нарочный с казной для настоятеля Успенского собора, недели без дурных вестей не проходило.
Сперва пошёл слух, что у порогов перехватили купца Ситникова с большой суммой денег – барыши отобрали, а самого в реку кинули. Едва жив остался. После этого пощипали помещицу Окунёву, ехавшую в Олунец покупать дочери фисгармонию. Сто рублей взяли. Тут, слава Создателю, без рукоприкладства обошлось, но Окунёва так напугалась, что дара речи лишилась. Говорят, лежит нынче на кровати, глаза пучит, а ни слова произнести не может.
Только и молвит, что «тыр» да «пыр».
Третьим обокраденным оказался диакон Никольской церкви, что спешил на торги за свечами да ладаном. Ради церковного сана, отца диакона не пощадили: хватили дубиной по голове и с телеги выкинули.
И так хитро злодеи свои чёрные дела обделывали, что никто из пострадавших не мог сказать, сколько разбойников на них напало. Ситников говорил, что тать один был, Окунёва два пальца показывала, но с неё теперь какой спрос, а отец диакон и того сказать не мог, потому как десять дней пребывал в беспамятстве.
Ельск гудел словно улей, распотрошённый охочим до сот медведем. Мужики рядились на дороге посты выставлять, капитан-исправник отбивал в губернию депешу за депешей, вдоль леса рыскал сам полицейский пристав с урядниками, а бабы выставляли из сараев острые вилы, на случай если придётся без мужика в доме оборону держать.