Вода журчала истинную правду. Она умолчала только о том, что иногда ее журчанье превращается в оглушительный рев и тогда она рвет плотины, заливает селения и разбивает в щепки корабли. Но кому же приятно говорить о себе такое, да еще при первом знакомстве?
— А я, — сказал Огонь, — освещаю и согреваю жилища, варю обед и помогаю кузнецам ковать железо.
Огню не хотелось выглядеть перед Честью хуже Воды. Поэтому он тоже кое о чем умолчал. Например о том, что, разгулявшись, может сжечь целую деревню или, упав с неба, расколоть для забавы почтенный старый дуб, что простоял бы еще лет триста.
Честь, которая была весьма щепетильна, но доверчива, пришла в восторг от таких спутников.
— Так пойдемте же, друзья, гулять втроем! — воскликнула она.
— Постойте, — сказал Огонь, — в пути кто-нибудь из нас может свернуть в сторону или отстать. Надо условиться, по каким приметам мы разыщем друг друга. Меня вот издали можно узнать по дыму, потому что, как известно, нет дыма без огня.
Вода сказала:
— Не ищите меня там, где растения пожелтели и поникли, где земля растрескалась от зноя. Я там, где плакучие ивы, ольха, тростник и высокая зеленая трава.
— А что касается меня, — промолвила Честь, — то у меня нет особых примет. Если хотите дружить со мной, неустанно следите, чтобы я не потерялась. Берегите меня, как кривой бережет свой единственный глаз. Потому что таково мое удивительное свойство, синьоры: кто меня потеряет, тот никогда не обретет вновь.
И Честь, единственная из троих, сказала истинную правду, ни о чем не умолчав.
Веселый сапожник
ил на свете сапожник с большим-пребольшим горбом. Было у него семеро сыновей. Звали их Перротто, Джианотто, Ринальдотто, Эрминотто, Арриготто, Амброджиолотто и маленький Пеппино. Да еще семеро дочерей. Звали их Нинетта, Джилетта, Джованетта, Эрмеллинетта, Лауретта, Гелизетта и маленькая Кателлина.
Сосчитайте-ка — семь да семь, это будет четырнадцать детей. А сколько же у этих детей ног? Ух ты, целых двадцать восемь. А сколько же нужно башмаков? Думаете, двадцать восемь? Как бы не так. А самого сапожника и его жену сосчитали? На всю семью нужно тридцать два башмака. Вот сколько!
Сапожнику приходилось тачать так много башмаков для своей семьи, что едва хватало времени шить на заказ. Поэтому семья ела один день хлеб с водой, другой день — воду с хлебом.
Но сапожник не унывал. Это был очень веселый сапожник. Работает — поет, отдыхает — пляшет. Он и песенку про себя придумал:
Однажды веселый сапожник сшил три пары башмаков и решил их продать в соседнем городке на ярмарке. Закинул он башмаки за спину и зашагал по дороге. Идет, а башмаки стук-бряк по горбу, стук-бряк по горбу.
«Все бы хорошо, — думает сапожник, — только горб мне ни к чему».
Пришел на ярмарку — с одним поговорил, с другим посмеялся… И забыл про горб.
Башмаки у него мигом расхватали. На вырученные деньги сапожник накупил кучу подарков своей, семье, сложил их все в мешок, закинул за спину и пустился в обратный путь. Идет, а мешок с подарками стук-бряк по горбу, стук-бряк по горбу.
«Нет, — думает сапожник, — все-таки горб мне ни к чему».
Тем временем начало смеркаться. А до дому еще далеко. Решил сапожник свернуть в лес и пойти к своему селению прямиком. Пока шел лесом, совсем стемнело. Хорошо еще, что луна взошла. И вот при свете луны сапожник увидел. Кого бы вы думали? Лесную фею. Она была маленькая-маленькая. Фея сидела на пенечке и плакала.
— Отчего ты плачешь? — спросил ее сапожник.
— Мне скучно, — ответила фея.
— Скучно? А вот мне никогда скучно не бывает.
И он запел:
Фея утерла слезы и улыбнулась.
— Но это еще не все, — сказал сапожник. — Слушай дальше:
— Так сшей мне скорей башмачки! — воскликнула фея.
— Мигом сошью, — ответил сапожник.
Он сорвал два листика подорожника, вместо дратвы в дело пошел сухой стебелек, вместо иголки — сосновая хвоинка. Скоро башмаки были готовы. Фея начала их примерять. Сапожник посмотрел, а феи нет.
— Ой! — послышался голосок из левого башмака. — Они мне, кажется, велики.