Владимир Билль-Белоцерковский
Три бифштекса с приложением
Если в воскресный день вы увидите унылого человека в рабочем комбинезоне, знайте – это человек безработный. Комбинезон в воскресный день означает финансовый крах: единственный воскресный костюм давно уже, выражаясь языком безработного, съеден. А если этот человек не брит, то значит, что и бритва его тоже съедена.
Именно в таком состоянии в осенний пасмурный день и встретили мы на улице большого города Генри Уайта. Если бы мы спросили Генри, куда направляет он свои стопы, он затруднился бы нам ответить. В будни он бродил по учреждениям и предприятиям, выпрашивая работу. Но сегодня, в воскресный день, Генри шагал по улицам в силу необходимости: лежать было негде, сидеть холодно, сыро; волей-неволей приходилось двигаться. С удовольствием провел бы он этот день в котельной у знакомого истопника, где тайно от администрации проводил он ночи, но днем это было рискованно: истопник мог лишиться из-за него места.
Резкий осенний ветер ехидно проникал сквозь ветхую одежду, леденя и без того озябшее тело.
Подойдя к фонтану, из которого била короткая струя воды, Генри иронически усмехнулся (юмор никогда не оставлял его): «Трогательная заботливость. Какая роскошь! Почти на каждой улице фонтан с бесплатной водой, бесплатная уборная, бесплатный воздух. Не хватает только пустячка – бесплатного хлеба».
Он машинально нагнулся к фонтану, хлебнул воды и тут же отпрянул: холодная вода обожгла пустой желудок. Генри снова поплелся вперед… У витрины ресторана он остановился. Да и нельзя было не остановиться: на широком блюде, среди пышной зелени салата, в окружении дорогих вин, величественно воз– лежала румяно поджаренная курица, простирая к Генри свои обрубленные ножки.
– Красавица! – вырвалось из уст Генри. – Клеопатра на блюде!
От голода заныло в желудке. На бледных щеках загорелся румянец. Генри не видел и не слышал, что творилось вокруг него, он пожирал глазами Клеопатру.
– Марш отсюда, бродяга! – крикнул вышедший из ресторана официант и грубо толкнул его. – Убирайся, не загораживай витрину!
Генри очнулся от грез.
– Зачем же вы делаете такие привлекательные витрины? – уставшим голосом спросил он.
– Чтобы привлекать джентльменов, а не бродяг.
– Тогда сделайте на груди курицы соответствующее примечание.
– В последний раз спрашиваю тебя: ты уйдешь отсюда?
– Только в том случае, если вы мне укажете статью закона, воспрещающую безработному любоваться курицей.
– Олбрайт. Я сейчас покажу тебе эту статью…
И, круто повернувшись, официант помчался за угол. Через минуту он уже возвращался в сопровождении здоровенного полисмена. Шестифутовая фигура, размеренный и полный достоинства шаг, солидная дубинка в руке полисмена невольно вызывали глубокое уважение к представителю закона. Генри, разумеется, не стал ждать разъяснения статьи и поспешил убраться.
У витрины следующего ресторана повторилась та же история, только вместо курицы на витрине лежал огромный сочный ростбиф.
Диалог с официантом носил здесь менее дискуссионный характер. Генри просто послал его ко всем чертям. Когда же коренастый официант принял позу боксера, – Генри, отступив, усталым и томным голосом произнес:
– Ваше счастье, сэр, что усиленная диэта лишила меня сил, но как только я восстановлю их, обещаю принять ваш вызов…
Больше к витринам он не подходил. Пропала охота. Но когда 'день приблизился к вечepy, потускнел воздух и ноги окончательно отказались волочить исхудавшее тело, Генри опустился на первую попавшуюся скамью.
«Чего я жду?! Если даже предположить, что я завтра найду работу, то справлюсь ли я с ней? Если же предположить самое вероятное, что я ее не найду, то это означает, что послезавтра я околею с голоду. Вывод?… Оба случая говорят об одном и том же: надо поесть. И немедленно… Но как это сделать?…»
Вдруг голова его вздернулась, глаза засверкали. «Идея! Что я теряю?!»
И он сорвался с места. Даже фигура его вдруг изменилась. Спина выпрямилась, шаг стал быстрей, тверже.
Генри завернул за угол. Перед ним был ресторан. Стеклянная дверь давала возможность заглянуть внутрь: разукрашенный потолок, дорогие обои, белоснежные скатерти, цветы, тропические растения. Важные леди и джентльмены, сидя за столиками, равнодушно принимали пищу. Официанты торжественно-серьезны. Оглушительно ударил джаз. Генри покачал головой.
«Нет. Мой производственный смокинг слишком скромен для этого ресторана…» – Он вздохнул и поплелся дальше.
Генри решил изменить стратегию, – зайти в глубокий тыл. Под «тылом» он подразумевал довольно мрачную улицу с невзрачными ресторанами и убогими витринами, на которых красовалась свинина с бобами – самое популярное и демократическое блюдо. Внутренность ресторана соответствовала витрине. Здесь не было смокингов, цветов и джаза, но зато здесь можно было получить обед за пятьдесят центов. Пройдя немного дальше, можно было найти еще более демократическое питание за двадцать пять и даже за десять центов, но Генри решил остановиться здесь. Пропадать – так со вкусом.
В ресторане была только рабочая публика, и на фоне ее Генри особенно не выделялся. Однако у дверей он все-таки запнулся. Перешагнуть порог оказалось не так легко. Генри долго топтался на месте, разум боролся с желудком. Желудок одержал верх.
«Терять нечего!» – 'Генри решительно открыл дверь.
Запахи пищи нахлынули на него, и ему вдруг показалось, что посетители ресторана вместе со столами и стульями двинулись к нему навстречу, потом отступили, потом качнулись направо, налево. Казалось, что и пол плавно опускается и подымается, как палуба корабля. Генри с трудом дотащился до первого попавшегося столика, грузно опустился на стул и закрыл на минуту глаза. Когда открыл, Bet оказалось на месте. Генри подозрительно оглянулся. Но присутствующим было не до него. Взгляды их с глубокой серьезностью были обращены в тарелки. Генри немного успокоился. Но когда $у явился официант в выцветшем пиджаке, Генри почувствовал что-то вроде приступа малярии – озноб и отвратительную слабость. По мере того, как официант, шаркая ногами и волоча салфетку, медленно подходил к столу, пульс Генри учащался. Когда же официант подошел вплотную, Генри бросило в жар.
– Что кушаете? – вяло спросил официант.
Уткнувшись лицом в меню, напрягая последние остатки воли, Генри с трудом выдавил из себя:
– Пп… орцию ббифштекса…
– Еще что? – спросил официант.
– И… и… кружку пива.
Официант ушел, Генри выпрямился. Облегченно вздохнул.
Трудно передать, что почувствовал Генри при виде бифштекса. Поэты часто описывают переживания влюбленных, но навряд ли хоть один из них был бы в силах передать те чувства, которые волновали Генри. Лицо его просветлело. Он чуть не вскрикнул от радости.
Бифштекс был проглочен вместе с пивом в несколько приемов. Но аппетит приходит во время еды, а так как аппетит у безработного изрядный и без еды, то, понятно, Генри не смог удовлетвориться одной порцией. Он даре не успел войти во вкус.