— У меня разрывается сердце, как он дерет себе глотку! Ей-богу, больше не могу! — запротестовал он. — Отойдем-ка подальше, чтоб не слышать, а когда он наорется, то придет и скажет.
Неплохая мысль, подумал я. Мы углубились в лес и отступали до тех пор, пока голос Кордаи сделался едва слышным. Здесь мы решили посидеть и подождать. Целый час бедняга простоял по колено в воде, каждые пять минут посылая душераздирающий сигнал, пока голос у него не стал совсем хриплым и тонким, а мы окончательно не истрепали себе нервы.
— Боюсь, что там просто никого нет, — сказал Боб, не вынимая пальцев из ушей. — Если даже там кто-то и был — боюсь, от такого крика они все просто передохли как мухи.
— А может, напротив, нужно помочь ему? — предложил я.
— Ему-то?! — изумился Боб. — Ты еще будешь утверждать, что ему без нас не хватает голоса?!
— А что, если и в самом деле так? — сказал он. — Как-никак, четыре глотки будут мощнее, чем одна.
— Сомневаюсь… Конечно, попытка не пытка, но если уж индейцы не услышали его верхних нот — значит, они там все глухие от рождения.
Мы возвратились к озеру и, войдя по колено в теплую, как парное молоко, воду, присоединились к Кордаи. После первой же совместной попытки стало понятно, почему наш провожатый кричал пронзительным фальцетом. Орать нормальным голосом было бессмысленно — из-за непонятных акустических особенностей данной местности только пронзительные, как тирольские напевы, звуки давали желаемый результат, вызывая эхо, а все звуки более низких регистров просто-напросто гасли.
Поняв, что от нас требуется, мы дружно принялись издавать такие звуки, что у непосвященного неизбежно создалось бы впечатление, будто он попал к грешникам в девятый круг Дантова ада. Все шло как нельзя лучше — казалось, даже поверхность воды вибрировала от нашего дружного хора. Внезапно мой взгляд упал на Боба в тот момент, когда он, в порыве вдохновения войдя во вкус, старательно выводил фальцетом длинную руладу. Меня разобрал такой смех, что мне ничего не оставалось, как сесть на песок и попытаться успокоиться. Боб последовал за мной, Мы сидели рядышком и любовались сияющей гладью озера.
— А не попробовать ли переплыть его? — предложил Боб.
Я недоверчиво смерил глазами расстояние:
— Легко сказать переплыть — тут с добрых полмили будет! Впрочем, попробовать можно, если не спешить.
— Я про то и говорю. В конце концов, чего ради мы отшагали такой маршрут? Чтобы повидаться со здешними индейцами! Так почему же мы должны уходить ни с чем? — запальчиво сказал Боб.
— Прекрасно, — сказал я. — В путь!
Мы разделись донага и вошли в воду.
— Что вы собираетесь делать, шеф? — с тревогой спросил Кордаи.
— Плыть на ту сторону! — бодро ответил я.
— Да что вы, хозяин. Разве тут можно плавать?
— А что тут такого? Не сам ли ты, дружище, хвастался, что переплывал его много раз?
— Так-то так, но для вас оно слишком широко, шеф, — пропищал Кордаи.
— Ерунда, милейший ты мой! Ваш покорный слуга переплывал такие озера, по сравнению с которым это — просто жалкая лужица! Меня даже медалями награждали за сверхдальние заплывы.
Последний аргумент окончательно сразил моего собеседника — по-видимому, он и понятия не имел, что за штуки такие медали и с чем их едят. Мы все глубже заходили в озеро, и к тому моменту, когда достигли края тростниковых зарослей, были по шею в теплой, золотистой, словно мед, воде. Тут мы на мгновение задержались, чтобы определить на противоположном берегу ближайшую к нам точку, и вдруг до меня дошло, что мы оба, пускаясь в плавание, забыли снять с себя шляпы. Право, в жизни не видывал забавнее зрелища: мой друг по-лягушачьи разгребая темную воду, упрямо плывет к цели, а на один глаз у него элегантно свисает шикарная зеленая шляпа с загнутыми полями! Меня разобрал такой истерический смех, что у самого чуть не слетела шляпа.
— Что стряслось? — спросил Боб.
