В руках Мурома появилось следующее копье + 50 к урону, +30 к Ловкости, + 20% к критическому урону.
Муром, справедливо посчитав, что дубы от него никуда не денутся, стремился в кратчайшие сроки избавиться от как можно большего количества гоблинов.
Он швырял копья, топоры, секиры и даже алебарды, не обращая внимания на пронзительные крики Соловья-разбойника и перемежающийся с ними свист.
Да, голова была готова вот-вот треснуть от звона и гула, да, ноги подгибались, а руки сводило судорогой, но Муром упрямо сокращал поголовье мерзких гоблинов.
И Топтыгин ему в этом с удовольствием помогал.
Медведь, почувствовав поддержку богатыря, полыхнул Истинным огнем, заставляя Тьму отступить, и бросился на чуть было не задавивших его коротышек.
Он рвал их огненными когтями, откусывал головы и топтал не успевших убежать в лес гоблинов, выплескивая свой страх и ярость.
И Муром его отлично понимал — тяжело сохранить спокойствие, когда тебя пытались не просто убить, но утопить во Тьме огонь твоей сути.
И сейчас Топтыгин платил гоблинам той же монетой, только вместо полой Тьмы, жертвой которой он чуть было не стал, Алешин фамильяр предпочитал огонь. А точнее — Огонь.
По ощущениям богатыря геноцид теневых коротышек длился несколько часов, но по факту все произошло за считанные минуты.
И только когда Тьма окончательно отступила назад, а Топтыгину уже больше ничего не угрожало, Муром достал из Инвентаря топор +100 к рубке Башенных щитов, +20 к Силе и Выносливости и многообещающе посмотрел на оставшиеся дубы.
Соловья-разбойника по-прежнему не было видно, но Муром знал, что он до сих пор скрывается в кроне деревьев.
Соловей беспрерывно глушил Мурома своим свистом, но богатырю было плевать.
Да, было больно, да, он едва стоял на ногах, но Илья точно знал, что этот бой остался за ним.
Эти семь дубов явно были базой разбойника, и Муром видел только один способ добраться до него — срубить их все.
— Лучше сам слезь, — проворчал Муром, не слыша себя.
Ожидаемо не получив ответа, он рванул отворот своей рубахи и, сделав две самодельные затычки, сунул их себе в уши.
Стало чуть лучше, но ненамного.
— И чего я раньше не догадался? — богатырь сплюнул кровью и, засучив рукава, взялся за топор.
Поначалу дело шло небыстро, но, когда к рубке столетних дубов присоединился Топтыгин, дело пошло веселей.
Огненный медведь поднимался на задние лапы и как заведенный работал передними, вырывая из столов огромные куски древесины.
Щепки и искры летели во все стороны, а свист Соловья-разбойника медленно, но верно превращался в обреченный вой.
Гнездо, к слову, рухнуло, когда осталось всего два дуба. Стволы многовековых деревьев не выдержали нагрузки и с громким треском лопнули, накрыв поляну переплетенными между собой ветвями.
Благо Муром, предвидя такое развитие событий, успел сложить из обструганных на месте брёвнышек шалаш, под которым укрылся и он сам, и Топтыгин с до сих пор привязанным к нему Алешей.
Правда мишка долго рассиживать под навесом не стал и, скинув с себя Алешу, рванул куда-то в сторону.
Муром хотел было броситься следом, прорубаясь вслед за ним сквозь скрученные ветви, как дубы, потерявшие связь с землей, обратились в пепел.
Некогда цветущая зеленая поляна мгновенно превратилась в самое натуральное пепелище, на краю которой обнаружился придавленный к земле Соловей-разбойник.
Это Топтыгин не дал свистуну сделать ноги, надежно зафиксировав разбойника свой лапой.
Муром же, убедившись, что Алеша хоть и в отключке, но до сих пор дышит, достал из Инвентаря первый попавшийся меч и направился к Топтыгину.
Точнее, к Соловью-разбойнику.
Тот пытался что-то говорить, но оглохший Муром не мог разобрать ни единого слова. Не мог, да и не хотел.
Касайся дело его одного, он, может быть, и простил бы Соловья, но эта подлая атака Тьмой, навалившаяся на поляну темнота и мерзкие коротышки, чуть было не задавившие Топтыгина, отбили всякое желание говорить и договариваться.
— Ты хотел за проход голову? — произнес Муром, не слыша себе, — так держи же её!
Меч сделал вжух, и отрубленная голова разбойника скатилась ему под ноги.
— Жадность — губит, — проворчал богатырь и, пошатнувшись, мешком осел на землю.
Накопившиеся усталость, телесное и ментальное изнеможение и разрывающаяся от мигрени голова сделали свое дело.
Меч выпал из ослабевших пальцев, глаза богатыря закатились, а могучая грудь замерла, не в силах втянуть в легкие новую порцию воздуха.