Она остановилась, бросила через плечо:
– Чего тебе?
– Постой, я хочу с тобой потолковать.
– Что тебе от меня нужно?
– Подожди, выслушай меня.
– Я тебе уже сказала, что разговаривать с тобой не намерена. – Гинда резко повернулась и ушла.
Долго еще стоял Танхум и смотрел ей вслед. Он уже пожалел, что остановил ее, но это вышло неожиданно для него самого. Он сейчас не представлял себе, что сказал бы ей, если бы Гинда захотела его выслушать. Подумав, он решил: когда они опять встретятся, он скажет, что иначе поступить не мог, так уж, мол, вышло.
И все же эта неожиданная встреча всколыхнула его Душу.
Придя домой, Гинда все же пожалела, что не захотела выслушать Танхума. Ей было любопытно, что он мог бы сказать ей после всего, что случилось.
«Уж наверняка что-нибудь важное. Да и что я потеряла бы, если бы остановилась и выслушала его? – думала она, – Ровно ничего»!
Отец сразу, как только Гинда пришла домой ваметил, что она чем-то расстроена.
– Что с тобой, доченька? – спросил он.
– Ничего.
– Да разве я не вижу? Что ты скрытничаешь? Ведь я тебе не чужой.
Но, сколько ни подступал к ней с расспросами отец, Гинда так и не призналась, что видела Танхума. Она сильно изменилась за последнее время: стала мрачной, замкнутой, избегала встреч с людьми.
Как-то утром в квартиру Зюзиных, тяжело дыша, ввалилась их дальняя родственница Куня, высокая, худая женщина с узким, бледным лицом. Оглядевшись, нет ли кого-нибудь из посторонних, она выпалила густым басом:
– У меня для тебя, Гинделе, есть сокровище – ангел, посланный тебе богом.
– Не понимаю, о чем вы толкуете, тетя, – недоуменно уставилась на гостью девушка.
– Да что ты, младенец? Тебе нужно все разжевать и в рот положить, а то не поймешь?…
– Я не младенец, и вашего сокровища мне на надо, – начала сердиться Гинда.
– Да пожалей своего отца и близких, Гинделе. Что ж, тебе до седых волос в старых девках сидеть? Ты, верно, считаешь, что лучше твоего… как его там зовут… никого на свете нет?
– А мне никого и не нужно. Пожалуйста, не беспокойтесь обо мне. Когда нужно будет, я и сама найду…
Куня вздохнула, покачала головой:
– Говорят, он уже кается, что расстался с тобой. Да и век будет каяться. Мне вчера рассказали, как ты убежала от него.
– Ну и что же?
– Да ничего. Я только думаю, что теперь он тебе нужен, как собаке пятая нога.
– Я повторяю, тетя, что вы напрасно обо мне беспокоитесь.
И сколько Куня ни уговаривала Гинду встретиться с человеком, который принесет ей счастье, та ничего не хотела слушать.
Куня ушла так и не открыв, кого она пришла сватать, но Борух прекрасно знал, что речь идет о Гдалье Рейчуке.
Гдалье давно уже нравилась Гинда, но, зная, что к ней повадился ходить Танхум, он не решался признаться в своих чувствах девушке, явно заинтересованной другим.
Гдалья был немного старше Танхума. В шестнадцать лет он влюбился в свою двоюродную сестру Рейзеле, но его мать, то ли по причине близкого родства, то ли по другим соображениям, воспротивилась браку. Она старалась убедить сына, что Рейзеле ему не подходит, но это не помогло: влюбленная пара готова была тайком уехать из дому и пожениться. Этому помешали родители Рейзеле, они увезли дочь в город к дальней родне. Когда Гдалья узнал об отъезде любимой и о том, что она вышла замуж, он чуть не сошел с ума от горя. Но теперь, когда умер его отец, мать мечтает о том, чтобы он женился.
– Пока я жива, хочу видеть тебя счастливым, хочу понянчить внучат.
Однако, сколько ему ни сватали девушек, ни одна ему не правилась: старая любовь оставила в его душе слишком глубокий след.
Время лечит всякие раны, в том числе и любовные. Гдалье приглянулась Гинда, и, когда Танхум порвал с нею, он стал захаживать к Зюзиным, хотя девушка не обращала на него внимания.
Напрасно отец пытался завести о нем разговор с дочкой, напрасно хвалил Гдалью,
– Он к тебе приходит, а ты ни разу даже не посмотрела в его сторону, – укорял он Гинду.
– Да разве он только ко мне приходит? – отбивалась та. – Нет, папа, я вижу, что ты хочешь от меня избавиться.
– Упаси бог, – замахал на дочку обеими руками Борух, – но сколько можно, доченька, выбирать? Гдалья свой человек, мы его знаем, чем он не жених?
Гинда отмалчивалась.
…Гдалья все чаще стал появляться у Зюзиных, Борух ласково привечал его и, провожая, не раз давал ему понять, что он желанный гость в этом доме.
И Гинда понемногу стала привыкать к своему настойчивому поклоннику, с большим доверием разговаривала с; ним, все больше уделяла ему внимания. Даже улыбка иногда озаряла ее хмурое лицо. От Боруха это не ускользнуло, и однажды, когда Гинда с Гдальей о чем-то оживленно беседовали, он поставил на стол графинчик с наливкой, наполнил рюмки и сказал:
– Дети, а что, если мы сегодня поздравим вас? Гинда смущенно взглянула на отца и опустила голову.
На лице Гдальи расцвела счастливая улыбка. Чокнувшись с Гиндой и со своим будущим тестем, он радостно провозгласил:
– Мазлтов9!
Они выпили вино и поздравили друг друга. Так Гдалья с Гиндой стали женихом и невестой.
А через три недели, когда Борух, продав кое-что, собрал немного денег, он пригласил свою и Гдальину родню, справил дочкину свадьбу.
Через несколько дней Давид снова появился в Садаеве. Он переночевал у сестры и на следующее утро чуть свет отправился в соседние еврейские колонии, где у него были друзья, и с их помощью собрал кое-какое продовольствие для бастующих рабочих. Бодрый и радостный возвращался Давид домой. Как всегда, он шел не спеша, оглядываясь по сторонам, мурлыча какую-то песенку.
Кровавым багрянцем разлились по краю неба лучи заходящего солнца, опускавшегося все ниже и ниже. Темно-серые облака плыли по хмурому, осеннему небу, обгоняя друг друга и сливаясь в густую тучу. На краю Садаева, там, где кончаются картофельные огороды, тихо колыхались воды в ставке, отражая то полосы темно-серого цвета, то зарево заката. Уныло квакали лягушки. Влажный осений ветер носился по степному простору, тоскливо завывал в печных трубах и напоминал о надвигающихся вьюгах-метелицах.
Вечерние сумерки уже окутали Садаево. Женщины суетливо бегали по двору, хлопотали по хозяйству, спешили дотемна подоить коров, напоить телят, загнать кур в курятники. Издали доносился скрип колодцев: доставали воду для скота. Хозяева сновали по своим дворам, занося на ночь корм скоту.
Подойдя к хате старого Бера, Давид заглянул в окно. За столом, тускло освещенным светом лампы, сидели Бер Донда и Фрейда и ужинали.
«Рахмиэл и Заве-Лейб, видать, заночевали в степи», – решил он.
Не заходя в хату, Давид отправился в степь. По его расчетам, они должны были пахать недалеко отсюда, на участке Бера Донды, арендуемом Юделем. Если их там не будет, он вернется домой.
Еще издали Давид заметил потухающий костер. Подойдя поближе, он увидел Рахмиэла, задумчиво сидящего у костра. В котелке на треножнике варился ужин. Услышав шорох шагов, Рахмиэл обернулся.
– Ах, Додя! Наконец-то! Где ты был? Мы с нетерпением ждем тебя.
– А что?
– Надо же в город отправить продукты.
– За этим я, собственно, и приехал. Надо только подводы обеспечить.
– Постараемся! Об этом не беспокойся.
Рахмиэл подбросил в костер охапку сухого курая. Потрескивая, он быстро воспламенился. Яркие языки пламени поднялись вверх. Как бабочки на огонь, стали сходиться к костру люди, пахавшие поблизости и оставшиеся на ночь в степи. Поздоровавшись с Давидом, они усаживались вокруг костра, закуривали, пекли в золе картошку, беседовали, спорили, перебивая друг друга.
Больше всего толковали о богатых хозяевах, о том, почему одним везет, а другие прозябают.
– Деньги что голуби, – отозвался кто-то, – где обживутся, там и ведутся.
– А почему же они у меня не обжились? – спросил Гдалья.