– Надо знать, как их привлечь, заманить, – сказал Михель, – в этом и. весь секрет.
– Это бабские сказки! – вмешался в разговор Борух. – Мне кажется, что человек наживает добро только тяжелым трудом, недоедает, недосыпает и постепенно откладывает копейку за копейкой. А когда скопит немного денег, покупает лошадку, коровушку… Если, конечно, повезет и бог даст хороший урожай раз-другой. Вот так и становятся хозяевами…
– Бог помогает не всем и чаще не тем, кто заслуживает, – отозвался Гдалья. – Разве Рахмиэл и Заве-Лейб трудятся меньше Танхума? Вот Танхуму повезло… быстро обзавелся хозяйством, а его братья горе мыкают. А что имеет бог к Рахмиэлу и Заве-Лейбу? Разве они кого-то обидели или присвоили себе что-нибудь чужое?
– А мы что? Разве я, Гдалья, Михель и еще такие, как мы, кого-нибудь обидели? Мы, слава богу, тоже ни у кого ничего не забрали, работаем как волы и не вылезаем из нужды, – сказал Борух.
– От работы устанешь, а богат не станешь, – заметил Давид, – а кто много спит, тот, слава богу, сыт.
– Богатому не спится, богатый вора боится, – пошутил кто-то из сидящих у костра.
– Богатый сам не спит и своему батраку спать не дает, – вмешался в разговор молчавший до сих пор Рахмиэл. – Весь день работай на него, а по ночам его же добро сторожи!
– А что вы скажете о проделке, которую разыграли с шульцем? – усмехнувшись, спросил Гдалья. – Под самым носом вывесили бумажку. Как там было написано?
– «Не платите податей за хозяина, – напомнил Борух. – Хватит ему драть с вас по три шкуры!» Дай бог здоровья этому смельчаку, который вывесил эту бумажку. У нас еще такого не бывало…
Давид внимательно выслушал все, о чем говорили вокруг костра, и приглушенным голосом сказал: – Вы спрашиваете, откуда у нас берутся бедняки? А вот откуда: шульц накладывает непосильные подати на бедняка… Чтобы уплатить их, приходится ему продать последнюю лошадку, единственную коровушку, земля его попадает к зажиточному хозяину, и ему же приходится идти к нему батрачить.
– Совершенно верно, – поддержал Давида сидевший возле него старичок, – я сам слышал, как Юдель Пейтрах пришел уговаривать шульца пустить с торгов земли Бера Донды. «Уплатить подати Бер все равно не может», – сказал Юдель. А у шульца башка варит. Он-то уж знает, как сделать, чтобы земля реб Бера оказалась в руках Юделя или другого хозяина.
– Мы ноги переломаем тому, кто посмеет полезть на нашу землю! – крикнул Заве-Лейб. – Голову снимем, кто только притронется к ней!
– Если молчать будем, богатеи нас совсем задавят, – отозвался Михель.
– Молчать нельзя! Нельзя допустить, чтобы шульц с нас шкуру драл! – послышались голоса,
– А кто сделал шульца хозяином над вами? – спросил Давид, обводя глазами сидевших на корточках людей.
– Что значит кто? Неужели мы сами? Его сделали главным, вот он и хозяйничает! – крикнул старичок со своего места.
– Вы молчите, вот он и на голову вам лезет, – сказал Давид. – Богатеев шульц боится. Они его выбирают, и они же могут его скинуть, а бедняк для него кто? Богатеи с шульцем всегда договорятся. Он ведь и сам богатей. Ворон ворону глаз не выклюет.
– Правильно, так оно и есть, – отозвался Рахмиэл. – Хватит гнуться перед мироедами!
– Если поодиночке будете вести борьбу с богатеями, у вас ничего не получится, – продолжал Давид. – Когда в Златиновке в пятом году крестьяне поднялись против помещика, у нас в Садаеве и в других деревнях молчали, а если бы все воедино действовали, подавить восстание было бы невозможно, и все же, несмотря на это, и наши хозяева стали смирнее ягнят.
– А чего они добились, бунтовщики-то? – спросил Борух и сам себе ответил: – Прибыли казаки и всех перепороли, многих до смерти засекли, а сколько людей арестовали, в Сибирь на каторгу отправили!
Пахари, сидевшие вокруг костра, с затаенной надеждой устремили взгляды на Давида, и в этих взглядах застыл вопрос: «Что же делать?»
Давид сидел, как бы обдумывая, что же ответить этим людям. Он выгреб из золы костра испеченную и обуглившуюся картофелину и стал ее чистить, перекладывая из одной руки в другую, чтобы не обжечь пальцы, затем съел ее, стряхнул с черной косоворотки крошки и сказал:
– На ошибках повстанцев Златиновки будем учиться. Они потерпели поражение потому, что десятки и сотни деревень, где мужики голодают и нищенствуют, не поддержали их.
Если бы все деревни и села поднялись, как один, казаков не хватило бы, чтобы их усмирить, и помещик и богатей больше не смогли бы лезть на голову крестьянам.
Давид умолк, как бы выжидая нового вопроса. Но все молчали, и он продолжал:
– Главная же причина неудач крестьянских восстаний заключается в том, что трудовой люд села, который борется за свое освобождение, вовремя не протянул руку рабочим. Рабочие в городах терпят нужду, так же как и крестьяне в деревне, а то и больше, интересы у них общие, поэтому они должны рука об руку бороться против их поработителей.
– А что понимает рабочий человек в наших крестьянских делах? – спросил Гдалья.
– У рабочего и крестьянина один и тот же враг – эксплуататор, – ответил Давид, – поэтому у них цели общие – покончить разом с поработителями и в городе и в деревне.
– Верно, – поддержал Давида Михель. – Вот мы у себя в степи боремся против сусликов: выгоним их из одной норы, а они залезают в другую. А если их со всех сторон начать истреблять, им прятаться будет негде, и мы раз и навсегда избавились бы от них.
– Вот-вот, совершенно верно! – воскликнул Давид. – Разве продукты, которые мы собираем для бастующих рабочих города, не есть те самые совместные действия, о которых мы говорим? Разве рабочие не борются за освобождение крестьян от гнета помещика и сельского богатея?
…Уже рассветало, когда Давид, распрощавшись с собравшимися у костра людьми, отправился к сестре, где собирали продукты для бастующих рабочих города.
– Башковитый парень, – провожая его, перешептывались колонисты, – понимает толк в наших делах.
– Ай да Давид! – воскликнул Гдалья. – Вот что завод из него сделал! Остался бы он в Садаеве, был бы таким же темным, как и мы.
Рано утром, озираясь по сторонам, Давид добрался до хатенки Бера Донды. На пороге его встретила Фрейда.
– Додик! – обрадовано воскликнула она. – Где ты пропадал? Мы уж тут не знали, что и думать. Смотри, на кого ты похож! Пыльный, грязный! – Фрейда живо зажгла ночник, подала брату миску с водой, полотенце. – Заждались мы тебя. Приехал в гости, а сам на глаза не показываешься…
– Я был в соседней колонии, – оправдывался Давид.
Он умылся, переоделся. Бер, который возился на огороде, зашел на минутку в хату. Увидев гостя, он пристально поглядел на него. Потом сердито, обнажая редкие черные зубы, стал изливать свое возмущение:
– Хотят меня живьем в могилу закопать.
– Кто? Что случилось? – уставился на Бера Давид.
– Не иначе как шульц решил согнать меня с моей собственной земли: вызвал в приказ и велел до покрова уплатить все недоимки… Я ведь в прошлом году все до копейки уплатил. Теперь опять требует. А где я ему возьму? Земля у Юделя, а я подати должен платить!…
Из разговора в степи у костра Давид уже знал, почему шульц так наседает на Бера, но, не желая огорчать и без того расстроенного старика, он пробормотал:
– Что-то, наверно, задумал шульц…
Но Бер, как видно, хорошо знал, что затеял шульц.
– Всю жизнь земля была моей! – воскликнул он, схватившись рукою за грудь. В глазах его блеснули слезы. – Моим потом пропитан на ней каждый клочок. Ни днем, ни ночью мы не знали ни отдыха, ни покоя, сытого дня не знали, а теперь этот кровосос будет продавать нашу землю с торгов!
Неожиданно в хату вошел Танхум.
Со дня женитьбы он еще ни разу не заходил сюда. Теперь он решил объяснить отцу, почему не пригласил ни его, ни братьев на свою свадьбу. Он уже и оправдание придумал: к его Нехаме, мол, сватался другой, и он, опасаясь потерять невесту и приданое, поторопился немедленно сыграть свадьбу.