— Света! Выбирай выражения! Ты не на рынке находишься! — одернула ее, сердито поморщившись, Лидия Петровна. И тихо проговорила про себя, так, чтоб слышала одна Соня: — Господи, и кого набрали… Ужас… Ужас…
— Так вы ж сами начали! — обиженно протянула Света. — Чего ругаетесь-то?
— Ладно, все, девочки! Поговорили, и будет! Работать пора! Сонечка, тебя там, кстати, посетительница ждет… Поторопись…
Посетительницей оказалась маленькая скромная женщина интеллигентного вида — наверняка учительница из сельской местности. Увидев Соню, она улыбнулась как-то очень уж просительно, будто сама за себя извиняясь. И Соня, пока торопливо открывала ключом дверь, тоже улыбалась ей, будто извиняясь. С ней-то понятно — она ж на работу опоздала, заставила человека себя ждать, а вот отчего эта женщина так неловко себя чувствует? Наверняка ведь за справкой какой-то пришла, не просто так…
— Понимаете, у меня со стажем ерунда какая-то получилась, пенсия очень маленькая… Наверное, в свое время мне стаж в сельской школе не учли? Теперь вот справку требуют… — торопливой скороговоркой проговорила она, присев перед Сониным столом на краешек стула. — Неловко вас, конечно, беспокоить, но…
— Отчего ж неловко? — улыбнулась ей Соня как можно доброжелательнее. — Сейчас все найдем и справку дадим… Не волнуйтесь, пожалуйста! В каком году и в какой школе стаж ваш потерялся, вы можете сказать?
— Могу… Могу, конечно! — с готовностью проговорила женщина, чуть подпрыгнув на краешке стула. — Спасибо вам огромное, девушка!
Вот за что, скажите на милость, она ее так благодарит? Откуда у них, у провинциальных учительниц, такая болезненная робость перед чиновниками? Ведь наверняка хорошая она учительница, и всю свою сознательную жизнь в школе проторчала, зарабатывая нелегкий свой хлеб. И глаза у нее — прям бездонные от скопившейся в них грустной мудрости. Удивительные глаза — умные, добрые, в мелкой сеточке морщинок, только перепуганные очень. Да еще и со стажем ее сволочь какая-то надула. А она — все «простите» да «извините»… А сколько их еще, таких вот, неприкаянно извиняющихся и без вины виноватых, живущих в тени тех самых ярких и уверенных в себе, о которых книжки пишут да фильмы снимают? Оно и понятно — о таких, наверное, и писать, и снимать приятнее. Чего в скромную эту перепуганность заглядывать — яркого эффекту от этого не получишь… Эх, если б она, Соня, была писательницей или режиссером! Уж она бы обязательно туда залезла, уж покопалась бы, уж показала, какие в обманной этой серости яркие цветы цветут… Жаль, что никогда ей писательницей не стать. Хотя… Попробовать можно. Так, для самой себя. Зря, что ли, она за жизнью будто со стороны наблюдает, в ней никак не участвуя? Пропускает ее через сердце, искренне жалея таких вот тетенек, неярких и в себе неуверенных?
— Давайте мы с вами так поступим… как вас зовут? — снова улыбнулась она просительнице.
— Людмила Васильевна! — опять с готовностью чуть подпрыгнула на стуле учительница и посмотрела ей в глаза преданно. — Людмила Васильевна Иванова!
— Вы, Людмила Васильевна, погуляйте по городу часика полтора, а я тем временем все архивы подниму, справку вам приготовлю в самом лучшем виде… Хорошо?
— Ой, спасибо вам, девушка… Какая вы добрая… Спасибо… А вы какие конфетки любите? Я вам конфетки к чаю куплю! Или, может, тортик?
— Господи, да зачем, Людмила Васильевна! И не вздумайте даже! Чего ж вы так… Это же моя работа, я за нее зарплату получаю! Давайте ваши документы…
— Нет, но все же… Это же очень для меня важная справка… — виновато-благодарно проговорила женщина, доставая из сумки паспорт и трудовую книжку.
— Конечно, важная. Я понимаю, что важная. Я сделаю, не волнуйтесь.
— Так как же не волноваться, миленькая моя? Вот моя соседка, например, недавно в свою контору обратилась за такой справкой, и два месяца потом за ней ходила… А на нее все девчонки молоденькие фыркали — получаете, мол, свою пенсию, и радуйтесь…
— Нет. Я фыркать не буду. Я сделаю. Я прямо сейчас начну ваши документы искать.
— …Вы тоже молоденькая еще, вы не понимаете, что значит на мизерную пенсию жить! — будто не слушая ее, продолжала говорить женщина. — Спасибо вам, добрая девушка! Спасибо, что не отказали! А конфетки я вам все же куплю… Через полтора часа значит?
Соня только вздохнула грустно ей в спину. Подумалось ей — и она с годами такая же вот будет… неприкаянно-безответная. Посидит в своем сыром архивном подвале, глядя на мелькающие в маленьком окошке ноги торопящихся мимо прохожих, и превратится в такую же тетеньку — «извините-простите»… Хотя на сегодняшний день, если честно, она к своему подвалу особых претензий не имела. Привыкла к рабочему одиночеству. В нем, в одиночестве, кстати, свои большие плюсы имелись — никто над душой у нее не стоял. Не хочешь изображать рабочее рвение — не изображай. Можно вообще книжку достать да почитать, можно кофе сварить на припрятанной за стеллажами плитке… Да мало ли чего еще можно натворить в одиночестве! Можно, например, подумать о чем-нибудь, можно в себя заглянуть… А что — там очень даже интересно бывает! В себе. И хорошо. Так уж она устроена, что с этим сделаешь.