Аршак Ашотович все понял и прямо в железнодорожном депо сел на лошадь и ускакал в Баку. Айка Ависыча все равно арестовали. И сослали на Алтай. В родной Дзорк он вернулся уже после ХХ съезда партии[7]. Но зато Аршак Ашотович не запятнал свою совесть и остался жив (ведь если бы он не выполнил решение пленума, его наверняка расстреляли бы). А 22 июня 1941 года началась Отечественная война, и уже всем было не до него – мир был разрушен в очередной раз.
Война закончилась для Аршака Унаняна чуть позже, чем для других. До сорок шестого года он оставался в освобожденной Праге и вернулся оттуда с необычным подарком для бабушки Соны: набором из скатерти и шести салфеток, красиво расшитых узорами. Так вот: скатерть и пять салфеток были голубого цвета, а одна – желтого. На недоуменный вопрос бабушки Соны, почему одна салфетка другого цвета, Аршак объяснил, что такой же набор приобрел его боевой товарищ Сурен из Багаберда. Только у Сурена скатерть и салфетки были желтыми. Вот они и обменялись одной салфеткой в память друг о друге и о Праге. Этот набор бабушка Сона хранила до конца своих дней. Несмотря ни на что.
Уже после войны у Аршака и Соны родилась третья дочь, Ашхен, любимица. А в марте 1974 года – любимый внук, Аристакес. Мужа Ашхен звали Вардан. Ашхен и Вардан познакомились восемнадцатого мая.
Ашхен прекрасно помнила этот день. Был чей-то день рождения, и Ереван, куда Ашхен приехала учиться на филфак Государственного университета из родного Дзорка, был весь заснежен тополиным пухом, а на улицах продавали сирень…
Еще совсем недавно всем казалось, что наступил решительный поворот в истории ХХ века: рождались новая музыка, новая поэзия… Молодежь поверила в будущее, потому что жить стало немного легче. Были шестидесятые с их «yes, yes, yes», а до «no, no, no» семидесятых было еще далеко.
Совсем еще недавно, в 1959 году, победила революция на Кубе, и Фидель Кастро стал героем. Сочинялись песни о «борбудос», и в газетах появлялись фото Фиделя в обнимку с Эрнестом Хемингуэем. Все читали Хемингуэя, и каждый считал своим долгом иметь дома его фотографию, где он в толстом свитере, и уже ясно было, что Хэм пишет лучше, чем Ремарк, хотя и «Три товарища» знали все наизусть.
Начиналась эпоха, эра свободы и великих иллюзий. Уже состоялась встреча Джона и Пола, хотя и Ричард Старки еще не знал, что он помешан на кольцах, перстнях, и вообще еще никто не знал, что этот маленький мальчик с большим носом и есть Ринго Старр…
А в Париже уже пел маленький Шарль, и эпоха Эдит Пиаф и Анны Маньяни уходила в прошлое и становилась легендой.
Все были влюблены в Джона Кеннеди, и никто еще не думал, не предполагал, что возможен Даллас, и мир был благодарен ему за телефонный звонок в Москву, спасший Карибы и весь мир.
В ереванских кафе (например, в «Поплавке», или «Парусе», как теперь оно называется, напротив драмтеатра) часто звучали стихи. Просто кто-то вдруг вставал и начинал читать свои стихи. И уже были узкие брюки, и в моду вошли водолазки. Модно было говорить о физике, атомах, космосе (человек полетел в космос!!!), об альпинистах или геологах. Модно было носить бороду, пускаться в дальние походы с рюкзаком и гитарой за плечами. Жизнь казалась легкой, и за горизонтом таилось будущее, светлое-светлое…
Вардан и Ашхен точно помнили, что это было восемнадцатого мая, когда уже наступили семидесятые, и Ереван был заснежен тополиным пухом, и на улицах продавали сирень…
Они собрались у кого-то на дне рождения, все были молоды, пили шампанское и танцевали под «Beatles». Вардан сел рядом с Ашхен и курил сигарету за сигаретой, а она ела апельсин, и он сказал, что ему это напомнило Хемингуэя, и это сразу же подкупило ее, потому что она была помешана на «папе Хэме», особенно ей нравилась «Фиеста». Они познакомились, и он признался, что не любит «Beatles». Ей это показалось страшно оригинальным, хотя сама она очень любила песню «Мишель». Зато он был без ума от Шарля, и это решило все, ибо она тоже была от Шарля без ума. Ашхен решила, что это и есть ее Жан-Луи Трентиньян, хотя Вардан и не был гонщиком. В ту пору она носила прическу а-ля Анук Эме и поправляла волосы, совсем как героиня фильма «Мужчина и женщина». Ашхен очень любила этот фильм, правда, ему он не нравился, но в то время это не имело значения, а в тот самый день, восемнадцатого мая, ничего вообще не было, только она решила, что это – ОН. Вардан же вообще никаких решений не принимал и даже осознал, что любит Ашхен, много позже, и тогда они поженились. Ашхен мечтала дать своему сыну имя Аристакес. Это имя нравилось ей всегда, и Вардан принялся рассказывать, что был такой святой Аристакес Первый, который родился в Каппадокии, был вторым армянским католикосом, младшим сыном святого Григория Просветителя.